понял, что это не моё.
Лэнь опустила ресницы, немного задумавшись, потом поднял на него взгляд – у него дыхание перехватило от нежности! – и спросила:
– А как вы поняли, что это не ваше?
Со всей основательностью Илмарт объяснил, чем ему не подходит это занятие.
– Ну вот, – с тоской вздохнула Лэнь. – Все как-то понимают, что их, что не их! – надувшись, она обиженно призналась: – А я совсем не знаю, как найти своё!
В голосе её звучало такое огорчение, что сердце его сжалось. К тому же, он не знал, что ей посоветовать. Отец Лэнь занимал достаточно высокую должность, чтобы ей не приходилось задумываться о средствах на жизнь, поэтому единственной логичной перспективой для девушки её положения было удачное замужество. К счастью, Илмарту хватило ума не высказывать эту мысль, потому что тяжело вздохнувшая Лэнь поделилась своим главным огорчением:
– И почему это все считают, будто женщина ни на что иное не годится, кроме как рожать детей! – и даже шмыгнула носом от обиды.
– Ну, почему же не годится, – утешительным тоном принялся делиться воспоминаниями Илмарт. – Вот в Мариане…
Это был, кажется, первый раз, когда он говорил о своей родине с удовольствием, потому что местные женщины, действительно, чем только не занимались, и Лэнь слушала его с раскрытым ртом, разрываясь между тем, кому отдать свои симпатии: матери Илмарта, которая лепила и раскрашивала глиняную посуду, его старшей сестре, которая служила лучником, младшей сестре, которая расписывала стены, или невестке, которая плотно занималась политикой.
В общем, ворот дома главы жандармерии они достигли, на взгляд Илмарта, непозволительно быстро.
– Вы вселяете в меня надежду, что и я не бестолкова! – со смехом заметила Лэнь, бодро пожимая ему руку на прощание. – Благодарю за интересную беседу! – и, ещё раз лучезарно улыбнувшись, она упорхнула в дом.
Илмарт растерянно сглотнул.
Сам с собой он ведь уже пришёл к выводу, что здесь ему ничего не светит, и теперь, получив неожиданно столько ласкового внимания со стороны объекта своих воздыханий, был растерян.
Лэнь олицетворяла для него всё то, к чему он бежал из Мариана – она была мирной, светлой, доброй девушкой, не знавшей ужасов войны, наивно верящей в хорошее в людях, не искалеченной ни душой, ни телом. Она была самим воплощением понятия «мир», и именно от того Илмарта влекло к ней с просто неудержимой силой. Даже просто глядя на неё, он забывал марианский период своей жизни, словно того и не было, и чувствовал себя частью мира – настоящего мира, где не было ни войны, ни ненависти, ни злобы.
Искушение вернуться к прежнему планы – дослужиться до майора и посвататься – стало нестерпимым.
Ковыляя до своей квартирки, он вновь и вновь перемалывал в голове свои планы. С одной стороны, хотелось остаться и добиваться Лэнь. С другой стороны, благодаря Олив у него зажглась новая мечта. Поучившись у него рукопашке, Олив отметила, что он прекрасный педагог, и мог бы давать
