с кругами под глазами, от которой из-за употребления героина остались только кожа до кости. «Героин и несчастная любовь – странное сочетание», – подумала она и посмотрела на черную статуэтку с косой, сделанную по европейской моде в Китае. Она внутренне поежилась, подумав о том, что святая, возможно, сейчас доносит до Бога свои мольбы о том, чтобы маленькая девочка, напуганная до полусмерти, вернулась к жизни в Боге путем этой самой Смерти. Иногда мать Анхелика сама пугалась того, о чем думала, но тут она вдруг одернула себя и сказала: «Ведь Папа же разрешил, хоть его и сочли еретиком».
Мария Ньевес оставила мотоцикл и шагнула к стремительно вылетевшей из такси Нуну, которая буквально бросилась ей на шею, хотя и была на добрых десять сантиметров выше нее, как и многие мулатки.
– Querida, как поживаешь? – защебетала она. – Как там Хайме?
Нуну заговорщически подмигнула Марии Ньевес, но та отмахнулась от подруги и сказала:
– Да к черту его!
Молоденькая Инес округлила глаза от такого страшного богохульства, но взяла себя в руки, видимо, вспомнив бурное прошлое, и легкой походкой подошла к девушкам.
– Доньи, мне велено проводить вас к настоятельнице.
– Настоятельнице? Нуну, ты слышала? Мать Анхелика сильно поднялась по иерархической лестнице, кто бы мог подумать, – слышанное, казалось, поразило Марию Ньевес. – Ну, веди же нас. – И неожиданно прибавила по-итальянски, стремясь показать Нуну, что она успешно учит этот язык, единственный, который нормально у нее усваивался. – Per porco di Bacco!
– Классный акцент! – похвалила Нуну. – Неужели завела себе макаронных друзей?
– Неа, – честно призналась ей Мария Ньевес, – просто мы работаем над переводом одного итальянского автора, так вот, он вечно просит давать ему почитать все возможные варианты.
Сестра Инес прислушивалась к разговору, ведя подруг по крутым лестницам и проходя мимо келий и обеденного зала вглубь здания, потом наконец осмелела и спросила:
– Наверное, у вас интересная работа, донья?..
– Мария Ньевес, или просто Ману, – сказала девушка, улыбнувшись краем полных губ. – А мою подругу зовут Нуну, или… донья, кхм, Мануэла. – В ее голосе проскользнула ирония, которую сестра Инес заметила. – У нас интересная жизнь, не то что в этом вашем монастыре.
– Не говорите так, – сказала обиженная Инес, фыркнув. – Монастырь мне здорово помог найти куда более достойный смысл жизни, чем бесконечные наркотические оргии, которыми я занималась раньше. Ой…
Ману и Нуну переглянулись, причем на губах первой начала опять вырисовываться скептическая усмешка, под которой у нее прятался глубоко сидящий внутри страх.
Наконец, дверь распахнулась, и они вошли внутрь кабинета матери-настоятельницы, выполненного из солидного мореного дуба и украшенного старинным дрезденским алтарем, подаренном монастырю святой Анны уже исчезнувшим женским Kloster’ом, превращенным в музей в бездуховной Германии, где все стены,
