большой черной сферы, в центре которой находился Генрих. Маленькая астральная точка посреди огромного реликтового океана. Из ярких звезд, со всех сторон окружающих Генриха выросли тонкие лучи света, которые сошлись на точке его астрального тела, пересеклись и умчались вдаль, к противоположным краям бескрайнего мира. Точка астрального тела Генриха вывернулась на изнанку, концы лучей стали их началом, а звезды, породившие их, медленно угасли. Так же неторопливо возродились снова с другой стороны, испустили новые лучи, и все повторилось.
Это была нирвана. Контраст бесконечного мрака и блеска звезд. Абсолютный покой. Никаких эмоций, никаких раздражителей, никаких мыслей, ничего. Только чистое сознание. Вечность впереди, вечность позади, вечность вокруг… Тишина.
Вдруг появилось что-то. Это что-то было везде и нигде одновременно. Оно существовало, но было неосязаемо и непонятно. Оно крепло, нарастало и вдруг прошло по точке эфирного тела Генриха какой-то упругой волной. Прокатилось, ушло в бесконечность и вернулось обратно в виде новой волны. Генрих ощутил, как бесконечная сфера вокруг него теряет свой черный мрак, он постепенно растворялся, и сквозь него проступили контуры деревьев, в которых он узнал клены, растущие на берегу озера. В тот же миг он услышал всхлипывания. Человек плакал, и в этом плаче слышалось безмерное горе мужчины, потерявшего единственного сына.
Генрих ощутил толчок возвращения, открыл глаза, успел заметить отца, сидящего на краю кровати, и тут же захлебнулся в нахлынувшем на него море ощущений. Это был как взрыв в голове, как селевой поток эмоций, сметающий все на своем пути. Тело его задрожало, напряглось, каждая клетка организма, получая свою порцию накопившихся ощущений, кричала и буйствовала. Генрих застонал, задыхаясь и хватая воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды. Отец бросился к нему и схватил его за руки:
– Сынок! Мальчик мой! Ты очнулся! Доктора сюда, быстрее!
В комнату вошли несколько незнакомых людей и заплаканная фрау Марта. Один из докторов вытащил из саквояжа склянку с какой-то жидкостью, смочил кусок ваты и помазал виски Генриху. В воздухе резко пахло камфарой и еще какими-то лекарствами и травами. В голове и теле Генриха все бурлило и тряслось в ознобе. По телу прокатывались волны дрожи, казалось, волосы на голове шевелятся, зубы стучат, а все тело покрыто мурашками. Первую минуту Генрих не мог даже говорить. Постепенно это возбуждение начало спадать, дрожь утихала, а мысли начали упорядочиваться. Генрих, не поднимаясь, несколько раз глубоко вздохнул и сумел выговорить:
– Что произошло?
Отец держал его за руку. Он был небрит, волосы были растрепаны, а глаза красные:
– Я знал, что ты очнешься. Ты не можешь так просто взять и умереть, так ведь, мой мальчик? Ты напугал нас. Ты уже три дня лежишь без движения. Генрих поднялся и сел на кровати, потирая ослабшие и затекшие руки. Он посмотрел на отца и поспешил
