шутливо, но его сухие старческие пальцы сдавили броню на плече Ханта с удивительной силой, недвусмысленно приказывая взять себя в руки. – Ты удостоен великой чести…
– Быть палачом.
– Быть рукой правосудия. Закон – путь к единству. Гармонии. И ты его верный страж.
– Не лучше бы мне охранять его там? – Хант кивнул в сторону толпы, но послушно принял положенную позу. Он скрестил за спиной руки и расправил широкие плечи, вынудив Канцлера отступить. – Мы не знаем, были ли у Мессерер сообщники. Они могут прийти сегодня и попытаться…
– Остановить тебя? – перебил Канцлер, и в его вопросе явно слышалась улыбка. Он был наставником Ханта с раннего детства, и прекрасно знал, что представляет из себя его подопечный. – Мой дорогой Артур, это нелепо.
– Разве?
– Абсолютно. Тебя боятся, и это лучший гарант их бездействия. Они ждут, что ты будешь искать их, но это логика примитивных. Тебе нужно больше.
– Страха?
– Да. И ненависти.
– Кхм…
– Страх и ненависть идут рука об руку у людей ограниченных, у тех, кто вследствие ошибки природы лишён беспристрастности, а значит, зависим. Мессерер думала, что делает их сильнее, но, на самом деле, только ослабила. Так что где-то среди этих людей стоят те, кто прямо сейчас тонут в своих страстях и эмоциях. Они ждут. Они копят свою общую боль. И однажды её будет столько, что та вплетётся в узор из их слов и поступков. Точно цепь, она свяжет этих людей по рукам и ногам, а страх и ненависть, порождённая страхом, заставят сделать ошибку. И вот тогда, они будут твои. Все. До одного.
Последние слова Канцлер прошептал едва слышно, но Хант понял. Он повернулся к прозрачному кубу, в котором по-прежнему в ожидании своей участи стояла Руфь Мессерер, и в этот самый момент ощутил на себе чей-то взгляд. Не злой, не отчаянный, но обещавший исключительное наслаждение в попытке найти его хозяина. Это будет хорошая игра. И в предвкушении отличной охоты Хант почувствовал, как его рот растянулся в хищной улыбке. Да, он знал, что никогда не отличался терпением, но теперь был готов ждать сколько потребуется. Приз стоил того.
***
Флор стояла не шевелясь и смотрела в одну точку. Она не могла отвернуться, не могла отвести взгляд, не имела права даже зажмуриться, обязанная, как и все здесь, смотреть казнь от начала и до конца. С неба капал надоевший до смерти дождь и остервенело барабанил по крышам, людям и площади, но Флор не слышала. Вернее, разумеется, он вплетался в какофонию звуков, но не больше, чем треск отсыревших под дождём проводов и шум дыхания собравшейся перед эшафотом толпы. Фон. Нечто неважное и несущественное, потому что главным всегда был проклятый Щит. Утром, днём, вечером, вместо еды и с едой, во сне, в рождении, в смерти. Щит сопровождал их всю жизнь, и было нечто забавное, что стоило один раз осознать этот звук, как его нельзя уже было не слышать. Он проникал в разговоры, вынуждая повышать голос до
