которым твой отец так необдуманно дал карты в руки, не перед чем не остановятся, раз почуяв запах наживы. А Чад, которого мы внедрили в твой дом, воспользовавшись его десантным прошлым, успел к тебе привязаться, и вырвал у меня обещание, что я сберегу тебе жизнь. Поэтому пришлось тащить тебя сюда и, как ты изящно изволила выразиться, нянчиться. – Диллон вдруг неожиданно сжал переносицу двумя пальцами и поморщился: – Я не спал двое суток, закидываясь энергетиками и пытаясь разобраться в интригах твоего папаши. И теперь еще и вынужден возиться с бесполезной истеричной девицей. Так что окажи услугу себе и мне: веди себя тихо, и с твоей шкурки не упадет ни один волос. Поняла?
Истерики я этому хмырю точно не катала, но заострять на этом моменте внимание не стала. Вместо положительного ответа на поставленный вопрос я тихо спросила:
– Но ведь тот коробок, что ты положил Чаду на грудь… Он… – Выговорить «взрывчатка» я не смогла. Как и обвинить Диллона в попытке убийства телохранителя. Просто язык не повернулся.
Диллон вздохнул:
– Это был маяк для нашей службы безопасности. Парни должны были быть поблизости, но не попадаться на глаза. По идее, сразу после нашего с тобой ухода, они должны были забрать Чада и доставить его к медикам…
– А почему мы не могли дождаться этих твоих парней там, возле Чада? И убедиться лично, что с ним все в порядке?
– И второй попытки покушения на убийство дождаться заодно? – Диллон скривился. – Чад вырвал у меня слово, что я тебя спасу. А своим словом я дорожу и привык его держать. Отбиваться же от боевиков подпольного синдиката у меня было нечем. А даже если бы и было, то количество жертв возросло бы в разы и неминуемо привело бы к скандалу. Все, не морочь мне больше голову, подробности тебе без надобности. Сиди тихо, и я принесу поесть. И новости о брате, раз тебе интересно.
Не дожидаясь моей реакции на его слова, Диллон тремя широкими шагами пересек небольшое пространство и открыл незамеченную мною ранее, хорошо замаскированную дверь, за которой мелькнуло темное, плохо освещенное пространство. Дождавшись, пока за парнем закроется дверь, я поплелась на кровать. Больше здесь заниматься было нечем. В голове был такой сумбур, что я даже не пыталась разобраться в своих мыслях и чувствах. Отец – преступник? Или мошенник? И попросил помощи у преступников? Но… Почему? Ведь мы всегда, сколько я себя помню, жили на широкую ногу. Деньги у нас точно были. Неужели это жадность, а я совершенно не знаю собственного родителя?
Устроившись на краю кровати, на боку, и свернувшись в позу зародыша, я попыталась вспомнить, когда и при каких условиях меня знакомили с Диллоном. И как так получилось, что я совершенно не запомнила его? У меня была довольно хорошая память на лица и имена, я специально ее тренировала. Это началось еще тогда, когда у меня была еще жива надежда стать помощницей своему отцу в бизнесе, но я не забросила тренировки, даже когда поняла, что дальше
