мозаики – неважно! Она найдет себе нужное применение. Не остановят ни мутанты, ни дикари, ни сам чертов изменившийся мир.
– Пап, ты как?
Отец не отвечал. Она посмотрела на него и почувствовала, что сердце пропустило удар. Выключила мотор, опустилась на колени, осторожно взяв в руку холодную ладонь самого близкого ей человека. Единственного человека на многие километры вокруг.
Пульс не прощупывался. Попробовала на шее – ничего. Склонилась к самому лицу и не ощутила дыхания.
– Ох, папа…
Она вцепилась в штурвал, сжала его до белизны на костяшках пальцев. «Я остановилась. Надо бросить якорь, а то… Боже, какой якорь, о чем я думаю… Просто… Просто я осталась одна».
Маша не плакала, не кричала безразличным волнам о своем горе. Она даже не была уверена, что в ее душе есть это самое горе. Кажется, там не было ничего. Пустота. Одиночество. Она приподняла бездыханное тело, крепко прижала к себе. Поцеловала в висок и, стараясь не накренить баркас, перевалила его за борт.
Снова зашумел двигатель. Корабль выправил курс, набрал скорость и двинулся на юг. Через трое суток, с двумя ночевками в открытом море и одной на пустынном берегу, пройдя сквозь шторм, Мария привела его, наконец, к устью большой реки. Среди потрескавшихся бетонных глыб и проржавевших, наполовину затонувших кораблей, она увидела скромную надпись – «Порт Экономия».
Глава 3
Он щурился, глядя на солнце сквозь квадратные отверстия между прутьями клетки. Хотелось пить, размять затекшие руки и ноги. Однако маленькая тюрьма не позволяла выпрямиться.
Мимо, как ни в чем ни бывало, ходили люди. Мужчины, женщины, дети. Иной останавливался, чтобы плюнуть в его сторону или просто одарить пленника отборным ругательством. Но никто не говорил – почему именно его подозревают в убийстве Белого? Неужели только из-за ножа? Да ведь и камень можно заточить! Дали бы поговорить с человеком, который должен его судить, позволили объясниться. Сказали, в конце концов, что собираются с ним сделать!
– Эй! Кто у вас теперь руководчик? Позовите, я хочу ему все рассказать!
Стоявший рядом охотник отошел подальше, словно и не к нему обращался пленник, запертый в клетке.
– Я тебе говорю! Слышишь? Эй, с синей задницей!
Охотник быстро вернулся, стал со злобным шипением пихать свою пику в клетку – хорошо еще, что тупым концом.
– Меня зовут Нырок, я лучший пловец гнезда! Поэтому мои ноги цвета воды! Понял ты, пришлый? Понял? Понял?! – он продолжал бить Крила и пару раз чуть не угодил тому в лицо.
– Ладно, ладно! Хватит! Все ясно. Я не хотел тебя обидеть, Нырок. Извини.
Охотник злобно фыркнул, еще раз ударил пикой по деревянной тюрьме и опять отошел на почтительное расстояние. Видимо, охранять «убийцу» ему было противно, он считал это ниже своего достоинства. И на воду, а тем более душевную беседу, Крилу рассчитывать не стоило.
Клетка
