я в неимоверном гневе. Но даже моё лицо не выражает ни единого на это намёка. Чувствую буквально, как напряжена каждая мышца, обращённая в камень.
Я не собираю обгонять его намеренно, я просто не могу идти медленнее, менее яростнее, теряться за ним, словно он и правда одним махом смог заставить меня принять его предупреждению к сведению.
Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Но только потому, что я не сделала этого, когда он бросал мне угрозу в лицо.
Я выглядела так, точно услышала его.
Растерянная и униженная – вот, какой он меня видел.
Ненавижу.
Я почти нагоняю его, планируя просто влететь обратно в аудиторию, не наградив при этом ни единым взглядом, но что-то идёт не так.
Мой взгляд сам натыкается на его запястье, вижу браслет, и что-то внутри меня точно вопит от этого зрелища.
Слова вырываются раньше, чем я могла бы подумать, что они могут тоже звучать чересчур жалко:
– Ну, если тебе для самоутверждения нужны какие-то безделушки, то…
Я оказываюсь развёрнутой так резко, что даже не могу вспомнить тот момент, когда он успел схватить меня за запястье. Между нашими телами не больше трёх сантиметров, а я внезапно боюсь, что моё сердце бьётся слишком мощно, что моя грудь может коснуться его. Взгляд Арса режет меня своей ненавистью.
– Рогозина, ей богу, запомни простое правило: чем реже открывается твой рот, тем спокойнее тебе живётся, – он цедит эти слова с такой пренебрежительностью, словно я ему отвратительна.
Я теряюсь. На мгновение. А уже в следующее что-то с треском во мне ломается. Возможно, последняя здравая мысль. Потому что мой мозг затапливает такой яростью, что я никогда ещё не испытывала.
Мне надо бы его бояться, я не слепая, вижу, что он действительно едва удерживает себя от чего-то, но моё самолюбие ещё никогда не ощущало себя настолько раздавленным и ничтожным.
Я приближаюсь к нему, голову закидываю, всем видом показывая, что не боюсь его и бояться не собираюсь.
Не его.
– И что же ты сделаешь? – я улыбаюсь ему, будто умалишённому. Понимаю, что от моей улыбки его глаза только сужаются, тьмой затягиваются, но остановиться не могу, склоняя голову в бок. – Может быть, снова бросишь в меня своей любимой пьесой? – ещё один совсем незаметный шаг, когда полностью не остаётся расстояния, Арс выше меня, но даже то, что мне приходится практически запрокинуть голову, сейчас не выглядит жалким. Он смотрит вниз, сам наклоняется: глаза прищурены, на губах кривая ухмылка, будто ему самому нравятся мои слова, когда я добавляю, сделав вид, что задумываюсь: – Дай угадаю: «Орлеанская дева»? (Пр.автора «Жанна д’Арк», ещё одна пьеса Фридриха Шиллера)
И даже не замечаю, как его рука поднимается, чтобы схватить мой подбородок и сжать его, дёрнув на себя. Его ухмылка становится острее лезвия. Арс наклоняется ниже:
– Я просто его закрою, – обещает он вкрадчиво.
Но мне становится только смешно. Он сделает это, даже не сомневаюсь, но сейчас я мало об этом думаю.
– Ты? – я смеюсь, никак не
