лениво привалившись к забору. Белые, которых я знал, после перестрелки обычно еще несколько часов нервничали, громко разговаривали, никак не могли успокоиться, а эти индейцы позевывали, потягивались, словно вернулись с мирной вечерней прогулки. Кроме, разве, того, в которого я стрелял. Он сидел под стеной дома, на губах у него пузырилась пена, а грудь окровавлена. Он, наверное, отскочил в сторону, когда курок щелкнул, – говорят, у дикарей рефлексы, как у животных. Его дружки заметили, как я на него смотрю, подскочили и заорали таибону вукупатуи[14], а потом сильно ударили меня по голове.
Я надолго провалился в беспамятство и даже успел предстать перед неким человеком, который должен был судить меня за все мои грехи. Это оказался святой Петр, но почему-то похожий на нашего школьного учителя, который меня терпеть не мог, и я понял, что отправляюсь в ад.
А потом индейцы сгрудились вокруг чего-то, лежащего на земле. Белые ноги, извивавшиеся в воздухе, а между ними голая мужская задница и кожаные штаны. Я увидел, что это моя мать, и по тому, как двигался мужчина, как ритмично позвякивали колокольчики на его штанах, догадался, что он с ней делает. Потом он встал, поправил одежду, и на его место прыгнул следующий. Я приподнялся, но в ушах зазвенело, земля полетела мне навстречу, и я подумал, что на этот раз точно уже умер.
Прошло время, и я вновь услышал голоса. Неподалеку от забора заметил еще одну кучку индейцев и расслышал стоны сестры. Индейцы делали с ней то же, что и с матерью.
Мне казалось, что я просто сплю. Это сон. И все было прекрасно, пока я не очнулся окончательно под воинственные вопли и не увидел, что все еще лежу в нашем дворе. Мать, обнаженная, отползала подальше от индейцев; она добралась до порога дома и пыталась скрыться внутри. В комнате кто-то колотил по клавишам клавикордов, а за спиной у матери что-то раскачивалось, и я разглядел, что это стрела.
Индейцы, видать, решили, что ей нечего делать в доме, и принялись стрелять в нее из луков. Она продолжала ползти. Наконец один из индейцев подошел к ней, поставил ногу ей на спину, прижав к земле. Ухватил ее за волосы, сильно потянул, приподнимая голову, и вытащил свой длинный нож. С того момента как я пришел в себя, мать не издала ни звука, даже когда стрелы одна за другой вонзались в ее тело, но тут она закричала. И я увидел, как другой индеец приближается к ней с отцовским топором.
Я катался по земле, выл, но тут все во мне застыло. Я не смотрел на мать и не знаю, слышал что-нибудь или нет. Где же Мартин и Лиззи? Неподалеку на земле белело какое-то пятно, и еще одно, и я понял, что это Лиззи – лежит там же, где они ее бросили. Потом, когда нас выволакивали за ворота, я разглядел тело, с отрубленными грудями и разбросанными вокруг кишками. Я понимал, что это моя сестра, но она больше не выглядела как человек.
Я подполз к забору, где лежал мой брат. Он рыдал, потом затихал ненадолго, потом опять
Бледнолицый убил нашего (
