ущипнуть или больно стукнуть.
А потом я увидел селение. Бесчисленные типи, расписанные изображениями воинов и лошадей, солдат, пронзенных стрелами, обезглавленных, картинками с восходящим солнцем на фоне гор. Пахло необработанными шкурами и сырой плотью, повсюду торчали распялки, с которых, будто выстиранное белье, свисали ломти сохнущего на солнце мяса.
Сквозь толпу протолкалась кучка разъяренных индейцев. Женщины завывали и голосили, мужчины гневно стучали древками копий по земле. Они попытались стащить меня с лошади. Тошавей не вмешивался, пока какая-то старуха не бросилась на меня с ножом. На немку при этом никто не обращал внимания.
Потом они долго обсуждали мою судьбу – рыдающие женщины считали, что мое будущее следовало определить одним коротким ударом ножа, Тошавей защищал свою собственность. Это, видимо, была семья человека, которого я застрелил, хотя единственным свидетелем моей вины был Тошавей.
Позже Неекару объяснил, что родственники убитого рассчитывали на трофеи от набега, а вместо этого получили весть о пуле в груди их воина. Они потребовали скальпы бледнолицых, но оказалось, что скальпы моей матери и сестры увезли на север Поедатели Собак, моего брата вообще не скальпировали, потому что он умер как герой, а я вообще ни при чем (ложь) и к тому же принадлежу Тошавею, а он не позволит испортить мне прическу. Тогда они спросили о скальпах, притороченных к его поясу, но это были свидетельства победы над солдатами в битве настолько великой, что делиться такой славой он ни с кем не намерен. Но может предложить пару ружей. Это оскорбление. Ну тогда лошадь. Даже пять лошадей были бы оскорблением. В таком случае он ничего не может им предложить. Они, в конце концов, знали об опасности, да и племя о них будет заботиться. Ладно, они возьмут лошадь.
Тем временем племя готовилось к празднику, потому что удалось захватить много трофеев – оружие, пони и прочие полезные вещи. Из семидесяти с чем-то лошадей большую часть Тошавей раздал воинам, участвовавшим в набеге, одну – семье погибшего, еще несколько – бедным семьям, которые просто попросили. Нельзя отказывать в подарке, если кто-то о нем просит. У него самого остались только две лошади и я. Жадный военный вождь оставил бы себе всю добычу, но зато статус Тошавея среди соплеменников укрепился, его все уважали.
Разобравшись с родственниками погибшего, Тошавей с Неекару и со мной направился к остальным типи. Я все так же был привязан к лошади. Из каждого типи выходили старые скво и норовили побольнее ущипнуть меня. Все вокруг болтали и смеялись. Я устал, связанное тело затекло, да еще было нестерпимо жарко; я не понимал слов, но наверняка говорили обо мне. Наконец мы добрались до жилища Тошавея. Здесь его ждали симпатичные мальчишка с девочкой, видимо дети Тошавея, женщина лет тридцати, жена, и еще одна женщина постарше, вторая жена.
Когда
