знаю, у нас эту песню тоже поют, – сказала она и замолчала.
От фонтана в центре дворика доносились оживленные возгласы и плеск воды. Вокруг дудящего в раковину мраморного Тритона резвились преобразившиеся в тритонидов и нереид голые офисные работники. Мы оба одновременно посмотрели в их сторону. Но когда я оглянулся на Паолу, она смущенно потупила глаза.
– Я тоже рос без отца, – сказал я.
Паола удивленно подняла на меня глаза, но, по-видимому, сразу сообразила, из чего я сделал свой вывод. Она ведь сказала не «у нас дома» или «у родителей», а «у матери». И на море – бывала «с матерью». Она ничего не стала объяснять в ответ. Так, в дальнейшем, у нас и складывалось: она что-нибудь вскользь упоминала, и позволяла мне догадываться, додумывать. В этом была для меня своеобразная интрига, игра. Мне льстило ощущение того, какой я проницательный. Я сам додумывал свою Паолу, додумывал ее прошлое, ее background, как любят говорить наши американские партнеры, то есть то, что формировало ее как личность. И мы с Паолой постепенно становились главными персонажами романа, который я сам сочинял.
– Почему заказан райский сад? – спросил я, и, обняв ее за плечи, вновь приблизил свое лицо к ее волосам, вдыхая сладкий аромат цветов тонкий, чуть терпковатый, оливково-лимонный запах ее волос и кожи. – И вообще, если попал в плен к земному жасмину, зачем еще какой-то небесный сад?
Она напряглась на мгновение от моего прикосновения, но тут же приняла его и расслабилась. Улыбнулась мне, и черные глаза ее вновь блеснули влажно, как речная вода под луной.
– Тем более это не жасмин, – сказала она.
– Не опасный, – подхватил я, находя губами ее губы, – не ползучий.
Всегда волнующий момент, когда очередная девушка впервые отвечает на твой поцелуй. Это ведь всегда чуть-чуть как в первый раз. Но в тот вечер ощущение было особенно острым. Паола ответила не то чтобы неумело или слишком сдержанно, однако – с трепетной растерянностью подростка, еще только открывающего для себя свою сексуальность. Так я воспринял ее реакцию, не догадываясь, что ожидает меня с ней в будущем.
Она была еще очень молода, собственно, но уже взрослая и очень красивая девушка. Красивая той книжно-кинематографической, закрепленной традиционными представлениями красотой, которую, наверное, ожидают видеть в итальянках иностранцы. Мягкий овал лица, нежный румянец на чистой смугловатой коже, большие черные глаза, аккуратный носик, называемый в мире «французским», блестящие густые волосы, плавные закругленные линии тела с полной грудью и довольно широкими бедрами, при выразительной талии и стройных ногах. Меня, помню, с самого начала удивило, что у нее нет бой-френда, или, как принято говорить в Италии, «жениха». Лишь попозже мне пришло в голову, что так обычно и бывает. Вопреки устоявшимся представлениям, очень красивые девушки чаще оказываются одиноки, чем заурядные или даже некрасивые, которые, по мужской логике, кажутся более доступными и сговорчивыми. Красавице приходиться ждать того, кто решится приложить дополнительные усилия, чтобы добиться ее благосклонности. А ее подругам, тем временем, предоставляется широкий выбор кандидатов.
