в этом не виновата!
Но он, словно не слыша, продолжал:
– Знаешь, о чем я думал, когда мы ехали в Филли? Я думал, что когда ты познакомишься с моими родителями, то решишь, что мы можем у них задержаться. Что ты скажешь, мол, давай поедем самым ранним поездом с утра, и я успею на занятия, и что теперь ты видишь, какие они классные.
– Я и так знала, что они классные, Джеймс. Мне просто… и кроме того, я не захватила зубную щетку! И пижаму!
Выражение его лица не изменилось.
– Хорошо, в следующий раз, – пообещала она.
– Ладно, – буркнул он и вытащил из кармана телефон.
Сейчас они проезжали вдоль залива Чесапик – широкая водная гладь, матово-серая даже в солнечном свете, а на торчащих там и сям на мелководье шестах неподвижно нахохлились одинокие птицы. Зрелище навевало тоску. Почти тоску по дому.
Все из-за ее кузена, конечно же. Встреча с ним словно оставила зазубрину где-то глубоко в груди, трещину между двумя частями ее мира. По одну сторону мать Джеймса, такая душевная и искренняя, а по другую Николас, стоящий в одиночестве на железнодорожном вокзале. Это как вынуть стеклянную форму из горячей духовки и сунуть ее в ледяную воду: треск, когда она раскалывается на кусочки.
– Может, устроим как-нибудь семейную вечеринку? – как-то раз в детстве предложила Серена.
И мама ответила:
– Хм? Вечеринку? Думаю, можно. Но это будет не очень большая вечеринка.
– И дядя Дэвид со своими придет?
– Дядя Дэвид. Что ж. Возможно.
Звучало не слишком обнадеживающе.
Что мешает семье быть семьей?
Может, дядю Дэвида усыновили и он разозлился, что никто ему об этом не рассказал? Или его вычеркнули из завещания, в которое включили обеих его сестер? (Даже в детстве Серена читала много романов.) Или какая-то семейная ссора вышла из берегов и были произнесены возмутительные оскорбления, которые невозможно простить? Последнее выглядело наиболее правдоподобным объяснением. Потом даже не можешь вспомнить, с чего все началось, но знаешь, что с того момента все навсегда изменилось.
– По крайней мере, тетя Элис могла бы прийти, – сказала тогда Серена.
– Может быть, – ответила Лили. – Но ты же знаешь свою тетю Элис. Как она вечно пилит меня.
И Серена сдалась.
Дело в том, размышляла она, что даже когда Гарретты собираются вместе, это никогда не бывает по-настоящему, так сказать.
Не шевелясь, она скосила глаза на Джеймса. Тот что-то читал с экрана телефона. (У него была невероятная способность читать целые книги в телефоне.) И рассеянно покусывал нижнюю губу.
Лучшим школьным другом Серены был мальчик по имени Марцеллус Эйвери. У них не было романтических отношений – своего рода общество взаимопомощи. У Марцеллуса была патологически белая кожа и очень черные волосы, и все смеялись над его именем. А Серена весила фунтов на десять больше, чем нужно, и никогда в жизни не могла справиться ни с каким мячом – ни с бейсбольным, ни
