показал размеры девочек, каких имел в виду.
– Ну, это совсем другое дело! – повеселел Коммод.
Бебий с изумлением глянул на товарища. С каких это пор человек, столько лет славно служивший центурионом и отличавшийся неподкупной честностью и страстью к дисциплине, солдат вдруг возлюбил детей? Песценний был плохо образован, исключительно бережлив, во время боя отличался особой свирепостью, однако Бебий, проживший с ним бок о бок почти год, никогда не замечал в нем «странных» наклонностей.
Заметив удивленный взгляд Бебия, Песценний наклонился к приятелю и чуть слышно шепнул:
– Я приехал сюда за должностью, понял? Знал бы ты, сколь ко серебра я истратил на этого Дидия. Он предупредил, что без какого-то явного и мерзкого порока в ставке делать нечего. Чем-то надо привлечь внимание… – он искоса глянул на императора.
Бебий понимающе кивнул, и они оба присоединились к цезарю, который прямо во дворе принялся диктовать указ, согласно которому дальний родственник Дидия Юлиана и сын главнокомандующего Сальвия Валерий Юлиан повелением императора причислялся к гостям. Клеандру было приказано срочно приготовить для него место в триклинии. Скоро гости и ближайшие друзья цезаря были созваны в термы, где уже был накрыт стол. Правда, Коммод сразу предупредил, чтобы «негодники» не особенно усердствовали с напитками, – пригубить можно только по «чуть-чуть», для поправки головы. Главное событие впереди, только после бань каждый сможет принять столько, сколько влезет. На вопрос Бебия, какое именно событие они будут отмечать, все опять дружно расхохотались.
– Узна́ешь, – пообещал император.
За время, проведенное в триклинии, было решено несколько важных государственных дел. Прежде всего в ответ на обращение из претория было решено, что военный совет, на котором будет принято окончательное решение о начале похода, состоится в канун 31 мая, в день поминовения предков. Император приложил к составленному еще Александром Платоником указу государственный перстень с изображенным на печатке орлом и предложил выпить за победу. Затем цезарь удовлетворил просьбу бывшего секретаря Марка дать ему отставку. На эту должность был назначен молодой Публий Витразин.
Прощаясь, Александр попросил у цезаря разрешения опубликовать записки его отца, названные им «К самому себе».
Коммод помрачнел.
– Скажи, Александр, какие распоряжения по поводу этих записок сделал отец? Он разрешил их публиковать?
– Цезарь, – ответил Александр. – Божественный Марк в ответ на мою просьбу сказал, что я могу поступать с ними, как мне угодно.
– Ты можешь подтвердить его слова каким-нибудь документом?
– Да, господин. У меня есть его письменное волеизъявление.
Коммод некоторое время раздумывал, потом с откровенным недовольством выговорил:
– Прощаясь с белым светом, отец мог заявить что угодно. А мне следует соблюдать осторожность, особенно в таком щепетильном вопросе, как
