Труп увезли, менты измерять всё вокруг и записывать продолжали. Возле них полковник Собакин крутился-крутился, крутился-крутился, носом всё шмыгал и шмыгал, да и говорит: «Как это так? Труп увезли, а мертвечиной пахнет, хотя труп всю зиму в сугробе, как в морозилке, провалялся и пахнуть не может! Ну-ка, – говорит, – принюхайтесь все повнимательнее! Может тут где-нибудь еще один труп лежит?» Все по его команде, даже я, грешный, носы кто задрал, а кто к земле опустил, и давай принюхиваться. Я так ничего и не учуял, а Собакин всё нюхать продолжал. Я работы в парке остановил и весь свой личный состав построил, пересчитал и отправил в казарму, чтобы меньше потом сплетен и пересудов было о том, кто да что видел, да чтобы над Собакиным не ржали. Уж больно он забавно носом водил вокруг бочки! То с наветренной стороны подойдет, то с подветренной. Ваш, да менты тоже смотрят на Собакина и смехом давятся. А он все же унюхал! Полез на этот бочонок для гербицидов и орет мне: «Капитан! Неси какой-нибудь крючок и фонарик – тут сильнее пахнет. Сюда, наверное, второй труп засунули. Будем светить и шарить. Сварщиков вызывай – бочонок резать будем!» Резать, однако, не пришлось – я со света зажмурился, чтобы в темном бочонке видно было, внутри присмотрелся, а там лежит себе одеяло – обычное солдатское, темно-синее с серыми полосками. У меня в роте до недавнего времени такие были.
Латышев переводит дыхание, как будто вновь мертвечину понюхал. Мы вопросительно смотрим на него.
– Вытащил я одеяло-то, а на нем вонючие пятна – бурые и серо-зеленые. С первого взгляда менты и доктор признали, что это кровь и мозги. А один из моих бойцов, которого я понятым определил, с севера Арканской области призванный, потомственный охотник-промысловик, ментовскому-то подполковнику и говорит, что от отпечатка носков сапог в сугробе вдоль забора след как лыжня – снежный наст, уплотненный до того, как труп снегом засыпало! А это, говорит, значит, что труп сюда к забору доставлен волоком за воротник, наверное, в просвет между бочкой и машиной. И тащили его, видимо, завернутым в это самое одеяло – вот откуда на нем и кровь с мозгами. Менты это записали, а ваш офицер понятого этого едва не расцеловал. «Отпуск тебе, – говорит, – у комдива выхлопочу за наблюдательность». А вот и позавчерашние понятые на КТП подтянулись.
– Скажите, Юрий Петрович, – спрашиваю капитана, – а какие повреждения на трупе были видны?
– Голова справа на затылке помята была, а больше вроде бы и ничего. Обмундирование на трупе новое, в другом Парнеев не ходил. Но подмокшее, так как с утра потеплело и первый дождь в воскресенье прошел. Крови я не видел. Ну и на спине напротив сердца пара небольших порезов, как от заточки. Их все присутствующие видели.
Латышев рассказ заканчивает.
Понятые ничего не дополняют.
Иду на КТП и сажусь оформлять протокол дополнительного осмотра места происшествия.
Уточкин минут пять стоит за спиной и смотрит через плечо, что я пишу. Вскоре он понимает, наверное, что пишу я
