Он присел рядом, лица их оказались чудовищно близко друг к другу, так, что почти сталкивались носы, он мог разглядеть, как по коже, по излучине щеки у Люси скользил, словно по махровому полотну, этот кислотный неон, – но она, вздрогнув, вдруг отдалилась.
С этих образовавшихся сантиметров повеяло и заползло в грубовязаную ткань холодком. Механизм реакции сработал удушливо медленно, – а потом, как только дошло и Миша был наготове высыпать на неё тысячу вопросов, растянувшийся миг разрезал, продолжая проламывать эту трещину между ними, голос Евы:
– Она совсем не щадит себя, занимается своей зубрёжкой даже во время тусовки, – последовала ухмылка – негромко, сдавленно, чуть панически. – Никогда не видела, если честно, чтобы наша Дэвис-младшая так много занималась.
Затем она принялась шнуровать свои снежнобелые с коровьим принтом кеды, почему-то стянутые, как будто в этом бассейне она действительно плавала или, быть может, они сидели с Люси вот так, давая северной влаге обволакивать нервные окончания, вместе, Миша не стал заострять на этом внимание, его разум и без того походил на бессвязные фрагменты деталей и догадок, переполненный пустынной дорогой с белой разметкой до тягучести на горизонте, без конца и края, и вопросами, вопросами, вопросами, и затвердевающей прохладой. Махина дома с субальпийскою кучей сваленных под створкою книг и кассет позади Евы чернела, а она сидела перед нею на корточках с жестянкой энергетика в руке и пыталась свободными пальцами перевязать шнурки в узел, маленькая, словно эти монстеры на фоне, со спутанными волосами, свисавшими ассиметричною чёлкой по нижние ресницы, – из-за чего глаз было трагически не видно, почти как у Уэйн. Она светилась.
– Почему ты сейчас занимаешься? – спросил Миша, обратившись к Люси и заметив, что она уже отложила ноутбук и сейчас выглядела максимально сжато, нервно, неуместно настороженно, сведя вместе и без того пугающе узкие плечи. – Надо же и отдыхать, Лю. Тем более на вечеринках. Эй.
Он воображал себя строителем-желторотиком, изо всех сил старающимся заклеить бездонный разлом изолентой. У Люси под фата-морганой балок Сатурна в ушах глаза по-лисьи застенчиво превращались в полосочки разной длины, когда она хмурилась, как сейчас, это была общая черта Дэвисов, и Миша, остерегавшийся совершенств, находил этот факт удивительно обаятельным, ему нужен был любой милый изъян, переделывающий мучительный недоступный образ в человеческую версию щеночка с перебитыми лапами, у которого одно ушко пирамидкою смотрело вверх, а другое свисало на половине. Что он мог дать ей? Зрачки, подслепшие от ночных девятивальных слёз, усыпанные и уставленные таблетками полки, холодные руки, тугую пружину пустоты в рёбрах?
Поэтому он находил эту милую асимметрию и цеплялся за неё, как цеплялся за всё светлое, заснеженное до побелки, ласковое и простое, как за несуществующий курок на глоке.
– Да всё окей, –
