style="font-size:15px;"> Не забыть… Ну-у-у… Ну, как такое забыть?
Вернулась, и все надо было начинать сначала. В туфлях училась ходить, на фронте же три года в сапогах. Привыкли к ремням, всегда подтянутые, казалось, что теперь одежда на нас мешком висит, неловко как-то себя чувствуешь. С ужасом смотрела на юбку… На платье… Мы же все время на фронте в брюках, вечером их постираешь, под себя положишь, ляжешь, считай, выутюженные. Правда, не совсем сухие, и на морозе коркой покрывались. Как в юбке научиться ходить? Ноги как будто спутанные. Идешь в гражданском платье, в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать. Привыкли: паек, на всем государственном, и приходишь в хлебный магазин, берешь хлеб, сколько тебе нужно, и забываешь расплатиться. Продавщица, она уже тебя знает, понимает, в чем дело, и стесняется напомнить, а ты не заплатила, взяла и пошла. Потом тебе уже совестно, на другой день извиняешься, берешь что-то другое и расплачиваешься за все сразу. Надо было наново учиться всему обычному. Вспомнить обычную жизнь. Нормальную! С кем поделиться? Прибежишь к соседке… К маме…
Я что еще думаю… Вот послушайте. Сколько была война? Четыре года. Очень долго… Ни птиц, ни цветов не помню. Они, конечно, были, но я их не помню. Да-да… Странно, правда? Разве могут быть цветными фильмы о войне? Там все черное. Только у крови другой цвет, одна кровь красная…
Мы совсем недавно, всего лет восемь назад, нашу Машеньку Алхимову нашли. Ранило командира артдивизиона, она поползла его спасти. Впереди разорвался снаряд… Прямо перед ней… Командир погиб, к нему она доползти не успела, и ей обе ноги искромсало, да так, что мы с трудом ее перевязали. Намучились. И так, и этак пробовали. Несли на носилках в медсанбат, а она просила: “Девочки, пристрелите… Я не хочу такая жить…”. Так просила и молила… Так! Отправили ее в госпиталь, а сами дальше пошли, в наступление. Когда стали искать… След ее уже затерялся. Мы не знали, где она, что с ней? Много лет… Куда только не писали, никто положительного ответа не давал. Помогли нам следопыты 73-й школы города Москвы. Эти мальчики, эти девочки… Они нашли ее через тридцать лет после войны, нашли в доме инвалидов, где-то на Алтае. Очень далеко. Все эти годы она по интернатам для инвалидов, по госпиталям кочевала, ее десятки раз оперировали. Она матери своей даже не призналась, что живая… От всех спряталась… Мы ее привезли на нашу встречу. В слезах все выкупались. Потом свели с матерью… Через тридцать с лишним лет они встретились… Мать чуть с ума не сошла: “Какое счастье, что мое сердце от горя раньше не разорвалось. Какое счастье!”. А Машенька повторяла: “Теперь мне не страшно встретиться. Я уже старая”. Да… Короче… Это и есть война…
Помню, лежу ночью в землянке. Не сплю. Где-то артиллерия работает. Наши постреливают… И так не хочется умирать… Я клятву дала, воинскую клятву, если надо, отдам жизнь, но так не хочется умирать. Оттуда даже если живой вернешься, душа болеть будет. Теперь думаю: лучше бы в ногу или в руку ранило, пусть бы тело болело. А то душа… Очень больно. Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила… Я подросла
