размашистыми были её шаги. И не говорит ведь, куда ведёт его, знай себе шагает, издевается будто… Вот и имени своего он ей не называл, откуда знает?
Деревья расступились неожиданно. Вот лес стоял – пару шагов и… вырос прямо перед путниками лишённый растительности высоченный холм, даже не холм, гора скорее. Тихон охнул от неожиданности, тихонько заскулил, не понимая, куда и зачем привела его странная женщина. Деревни нет и в помине, даже намёка на близкое жильё нет! Мальчик озирался в растерянности, понимая, что завели его невесть куда, а сил ну совсем не осталось. Хотелось сесть на землю и зареветь в голос. Сдержался.
– Где мы? – шепнул он, шумно втянув воздух. Тошнота подкатывала, боль в ноге становилась нестерпимой, кружилась голова.
– Вы, кажется, это место Вороньей пустошью называете, – усмехнулась спутница Тихона. – Ты разве не сюда стремился попасть?
– А?… – выдохнул мальчик. Он и забыл давно о цели своего похода. – Откуда вы знаете?
– Пошли уж… – улыбнулась она. – После поговорим.
Мальчик покорно кивнул, шагнул вперёд по тропинке, и земля ходуном заходила под ногами. Всё закружилось, сознание ухнуло в тёмную пропасть.
Посторонний звук, прокравшись в сон, нарушил тишину. Звук раздражал, во сне Тихон всё никак не мог найти его источник, никак не мог разобрать природу звука. Вроде писк, нет? Неужели мышь? Да не… Или собака скулит? Точно! Собака. Неужели дворовый Мишка в избу прокрался? И почему кровать такая жёсткая? Никак за столом на лавке заснул, уморился. А душно-то как, будто в бане, и запах незнакомый, пахнет травами скошенными, цветами и чем-то ещё, не разобрать… Тихон беспокойно заворочался на узкой скамье, застонал тихонько, вторя собаке, но не проснулся. Сон держал крепко, будто и не сон это – дурман, вязкий и тягучий – не пробить, не выбраться.
Тихон совсем было прекратил сопротивляться, но новый звук заставил насторожиться. Шаги. Лёгкие, невесомые. Тихий скрип половицы. И голос, чужой, но уже слышимый ранее.
– Ну вот…, скоро отпустит хворь поганая. Слышишь, Леший, проснётся вскорости наш малец, – и холодная ладонь опустилась на пылающий лоб мальчика. – Сдюжит… Упрямый он, до жизни злой. А я уж и не чаяла…
Тихон с трудом разлепил потрескавшиеся губы.
– Где я? – голос был чужим, распухший язык едва ворочался во рту.
– В гостях у меня.
– Кто вы?
– Об этом после, повремени с любопытством. На-ка, отвару выпей, знаю, как худо тебе.
Не открывая глаз, мальчик попытался сесть, но смог лишь слегка приподняться на локте, жадно приложился губами к жестяной кружке, глотнул, ещё и ещё. Торопливо, жадно. Горький отвар стекал по подбородку на шею, и Тихон ликовал от нахлынувшего ощущения счастья. Живой! Живой!
Маленькая горница, блики света на бревенчатых стенах, печь, стол, крохотное, слепое оконце, низкая дверь и… мохнатая волчья голова, лезущая едва ли не в лицо.
