остаться здесь? С тобой?
– Нет. Это вовсе не обязательно. Будешь приходить в гости.
– И что же, тогда я не умру? – запнувшись, спросил Тихон.
– Нет. Думаю, нет. Лет до ста проживёшь.
– Тогда я согласен. Что надо делать?
Они вышли из дома. Мальчик охнул и присвистнул, не умея скрыть восхищения. Они находились на площадке шагов в сорок на тридцать пять, избушка знахарки примостилась на самом краю, а напротив, с другого края – величавый и могучий, древний как само мироздание стоял неохватный дуб. Над краем площадки полыхал закат. Казалось, солнце касается края холма, чуть – и растечётся по нему жидким золотом, затопив всю площадку целиком, и будет над золотым озерцом возвышаться могучий дуб. Зрелище, наполненное нереальной, запредельной торжественностью до краёв заполнило душу мальчика ликованием и восторгом, хотелось бежать, раскинув руки, навстречу солнцу и кричать, кричать во всю силу лёгких, отдавая свою судьбу во власть древних богов. Будто два мира – нынешний, так хорошо знакомый Тихону, и чужой, из самой глубины веков, соприкоснулись, зашептались о вечном, и частичкой их разговора, невольным слушателем и созерцателем является маленький мальчик, одиннадцати лет отроду.
– Видишь? – шепнула Настасья, обнимая мальчугана за плечи, – Боги принимают тебя, они желают говорить с тобой.
Тихон лишь кивнул. По щекам текли слёзы, он не чувствовал их.
Знахарка взяла его за руку, подвела к дубу, туда, где среди корней, торчащих из земли, лежал валун, такой же древний, как и дуб.
– Преклони колени, Тихон.
Мальчик повиновался.
– Выпей!
Он послушно протянул руку за глиняной флягой, глотнул тягучую, будто расплавленная смола, вяжущую жидкость, закашлялся, зажмурившись, глотнул ещё раз.
– Молодец. Ты не сомневайся, Тиша, всё правильно ты делаешь, ибо нет у тебя иного пути. – Женщина ласково погладила мальчика по голове, забрала флягу, чиркнула по доверчиво раскрытой ладошке острым ножом. Мальчик не почувствовал боли, протянул жрице вторую ладонь и заворожено наблюдал, как срываются алым бисером с ладони тяжёлые капли, как шлёпаются они на камень, как шипит древний валун, будто урчит довольным котом, принимая жертву. – Теперь клади ладони на камень и не отрывай, что бы ни происходило вокруг тебя.
– Как я узнаю, когда можно будет?
– Я подскажу. Верь мне.
Он кивнул, поднял голову, заметил, что все ветки дуба заняты зрителями – чёрные вороны застыли на ветвях в ожидании таинства. Они ждали, глядя на мальчика чёрными, мудрыми глазами. Чего? Жертвы? Или нового хозяина? Бог весть… последней мыслью Тихона была догадка, теперь-то он знал наверняка, почему пустошь люди прозвали вороньей…
… А дальше всё будто туманом заволокло. Тихон был здесь, а вроде и нет, вроде вовсе спал дома на лавке, а всё, что происходило вокруг, не иначе сном было. Ярким, реалистичным, в котором он, Тихон, играл роль второстепенную, являясь всего лишь наблюдателем.
Вокруг него
