произошло невероятное: детвора налетела на женщину и выбила из ее рук коробку. По притоптанной земле рассыпались леденцы. Тут уж не зевай, хватай что успеешь!
Нет, дети хорошо знают вкус конфет – иначе не было бы этой жаркой схватки.
Давно смеркалось. Ночь окутывала чумы теплой летней мутью. На пустынном небе вспыхнули тусклые огоньки звезд. Пала роса. Где-то далеко-далеко, за поскотиной, гуляет малиновый звон колокольчика. Две женщины, захватив ружья, уходят пасти стадо. Уснули дети. Огненный язык костра брызжет искрами в черное небо. Мы сидим полукругом, ждем ужина. Из котла несет жирным парным мясом. Беседу ведут старики. Им есть о чем поговорить. Воскресло далекое прошлое. Вспомнилось и хорошее и плохое. Не забылись Учурская ярмарка, медные иконки, зеркальца. До сих пор жалко старикам полношерстных соболей, тугие связки белок, уплаченных купцам за безделушки. «Значит, не поросли быльем обиды и унижения, коли до сих пор горько у них на сердце», – думал я.
Воспоминания стариков уносят и нас в навеки ушедшее прошлое этой еще не отогретой человеком земли. А берестяные чумы, дымящиеся дымокуры, тени пасущихся оленей и печальные лица эвенков как бы создают реальную обстановку тех далеких времен. Так долго мы сидим вокруг костра.
Наконец Василий Николаевич говорит:
– Мясо готово, можно ужинать.
Все зашевелились, стали усаживаться поудобнее.
– Завтра задержались бы на полдня, дело есть, – вдруг сказал Осикта, обращаясь ко мне.
– Какое дело?
– Надо бычков холостить. Нам с Тешкой не осилить, а мужики в колхоз ушли за продуктами, не скоро вернутся. Помогать надо.
– В этом деле мы плохие помощники.
– Ничего, поглядишь – научишься, может, пригодится. Улукиткан шибко мастер холостить оленей, его просить будем.
– А твои зубы разве притупились? – спрашивает Улукиткан.
– Не кусают, как нужно… Ну как, задержитесь?
«При чем тут зубы?» – подумал я и ответил старику:
– Если в этом есть необходимость, останемся на полдня.
Пока Василий Николаевич выкладывал пахучее оленье мясо в берестяной чуман, Геннадий разлил по кружкам спирт. Старики многозначительно переглянулись. Спирт для них и теперь остается магической приманкой.
– За ваше здоровье, старики, за гостеприимство, за долгие годы жизни! – сказал я.
– Спирт пьешь? – послышался вдруг сзади тягучий грудной голос.
Рядом стояла древняя старуха. Я даже вздрогнул, до того она была страшная.
А старуха перегнулась через костыль и, протянув костлявую руку, взяла у меня кружку негнущимися, узловатыми пальцами. Она долго заглядывала внутрь ее, щуря слезящиеся глаза.
– Спирт… – повторила она хрипло, и ее лицо перекосила кривая улыбка.
Широко открывая беззубый рот, она жадно глотнула из кружки
