негромко усмехнулся:
– Ты же знаешь, что мы можем иметь много жен. Если мужчина не способен всех их делать счастливыми, его жизнь превращается в мучение. Он вынужден учиться.
– А у тебя много жен? – спросила Тара.
– Пока нет, – ответил Мозес. – Но однажды…
– Я буду ненавидеть каждую из них.
– Ты разочаровываешь меня, – сказал он. – Сексуальная ревность – глупое европейское чувство. Если бы я заметил в тебе такое, я стал бы тебя презирать.
– Пожалуйста, – чуть слышно попросила Тара, – никогда не презирай меня.
– Тогда не давай мне повода, женщина! – приказал он, и Тара поняла, что он имеет на это право.
Тара поняла, что те первые день и ночь с ним, проведенные наедине и без помех, были исключением. Она также осознала, что ему приходится специально выделять для нее время, а это было трудно, потому что имелись и другие люди, сотни других, требующих его внимания.
Он был подобен одному из древних африканских королей; он правил своим племенем на веранде старого дома. Под голубым эвкалиптом во дворе постоянно сидели мужчины и женщины, терпеливо ожидающие своей очереди поговорить с ним. Это были разные люди разных возрастов, от простых необразованных рабочих, недавно прибывших из резерваций в глуши, до умудренных опытом юристов и бизнесменов в темных деловых костюмах, приехавших в Пак-Хилл на собственных автомобилях.
Общим у них было только одно: почтение и уважение, которые они оказывали Мозесу Гаме. Некоторые хлопали в ладоши в традиционном приветствии и назвали его баба` или нкози, отец или господин, другие пожимали ему руку на европейский манер, а Мозес беседовал с каждым на собственном диалекте посетителя. «Он, должно быть, говорит на двадцати языках», – предполагала Тара.
В основном он позволял Таре молча сидеть рядом с его столом, а ее присутствие объяснял коротко:
– Она друг, можете говорить.
Однако дважды он попросил ее уйти, пока разговаривал с наиболее важными посетителями, а когда появился некий огромный черный человек, лысый, в шрамах и щербатый, приехавший на новеньком «форде-седане», Мозес извинился.
– Это Хендрик Табака, мой брат, – сказал он.
Они ушли с веранды и бок о бок направились в солнечный сад, достаточно далеко, чтобы Тара не могла их услышать.
То, что она видела в эти дни, произвело на нее огромное впечатление и укрепило ее в почтении к этому человеку. Все, что он делал, каждое произнесенное им слово отмечали его как непохожего на всех, а уважение и даже поклонение африканцев доказывали, что и они признавали за ним великое будущее.
Тара испытывала благоговейный трепет при мысли, что он именно ей уделил особое внимание, но уже грустила, зная наверняка, что ей никогда полностью не завладеть даже его частичкой. Он принадлежал своему народу, и ей следовало быть благодарной за те драгоценные крохи его времени, которые она могла урвать
