их, увидели ее Исток, то есть Солнце, ставящее свои огненные заплатки на эти «язвы».
Размеры Матрицы определяются мощностью источника, если говорить о земной, то в физическом плане они приблизительно соответствуют объему солнечной системы, хотя при своем Вознесении Христос покинул Матрицу (вышел из нее), сжав ее пределы до границ пещеры, где было заперто распятое тело его. И кстати, землетрясение, расколовшее камень у входа в Гроб Господень, о коем упоминают очевидцы тех великих событий, была реакция схлопывающейся ткани Матрицы, а явление Ангела во Свете, вызволяющего из заточения Сына Божьего, – мое личное присутствие как Конструктора при столь сложной процедуре временной, но полной деформации.
В этом и заключается фантомность, иллюзорность Матрицы. Она существует?
Несомненно.
Она вездесуща?
Да.
Она сильна?
Безгранично.
Она осязаема?
Естественно.
Она реальна?
До тех пор, мой друг, пока реальны твои страхи, сомнения и пороки. Одно единственное движение к Свету, первый шаг навстречу Богу, такое простое, хотя тебя в этом не убедить, по крайней мере сейчас, Вознесение превращает ее в мираж, образ, улыбку Чеширского Кота, обыкновенный Фантом.
Распни его
Учитель:
– Что выберешь: дорогу, устланную лепестками роз, и одр в конце Пути, щетинящийся иглами, как еж, или тернистых троп колючие проклятья и ложа, на вершине, нежнейшие объятья?
Ученик:
– А нет ли выбора идти не спотыкаясь и упокоиться затем в атласном чреве гроба, без затей?
Учитель:
– Есть и такое, коли согласишься и Путь, и одр соединить.
Не простое это дело, доложу я вам со свойственной мне прямотой, людей судить, карать или миловать, чаще, конечно же, первое, оно и проще, и спокойней, а то, глядишь, дрогнет сердце, защемит в груди, глаз заслезится и отпустишь воришку или насильника на все четыре стороны, ему бы подлости свои и безобразия творить где-нибудь в другой, хоть и в соседней провинции, так нет, и недели не прошло, снова в кандалах пред очи твои, и тут уж, ясное дело, не до сантиментов – сразу, без жалости и сомнений, на плаху. И главное, что обидно, надует губы негодяй, разволнуется и начинает возмущаться, оскорблять и меня, и родственников, грозит расправой (в его-то положении) и проклинает весь род мой до седьмого колена включительно. Но ведь я же дал шанс, не далее третьего дня, а ты, волчье отродье, дважды в одну воду, тьфу, и вспоминать не хочется. Хотя был один, до сих пор думаю о нем с благодарностью и… содроганием.
В самый канун местных весенних торжеств, когда иудеи, народец, прямо скажу, странноватый и даже неприятный, неистово празднуют исход своих предков из Египта, будто те, сбежав от хозяев и проболтавшись в пустыне сорок лет, насовершали подвигов,
