style="font-size:15px;"> – А что, втягиваться как-то надо!
На что Игорь Молнар, дымивший в это время папироской, доразвил мысль:
– Ещё как надо… За зиму обленились.
Хозяин, радостный, что так легко решился в эту весну огород, выдал геологам из погреба причитающиеся им мешки с картошкой, одноосную тележку – мешки отвезти, забрал лопаты, сказал, куда тележку поставить, и пожелал хорошего лета.
Полёт
А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своём сбереги
Утром в гостинице только и слышно было – борт, борт. Вот борт вылетает. Вот где-то летит. Вот борт скоро будет. Даже дежурный из диспетчерской (в полуавиационной форме одежды, курточка и фуражка были голубыми, авиационными) связывался с помощью чёрного микрофона, переключая на радиостанции тумблер:
– Алё, борт. Как меня слышно. Как слышно?
Возвращал тумблер обратно, в комнатку врывался эфирный шорох, потрескивания. Дежурный, мягко поворачивая ручку настройки, отсекая чью-то торопливую морзянку, искал борт. Снова переключал тумблер, снова:
– Как слышно, как слышно?
Наконец (а ребята стояли в комнате, и дежурный их не прогонял) услышали:
– Магдагачи, я борт 81269, вас слышу, вас слышу. Как погода, ветер? Приём.
Повеселевший дежурный щёлкнул тумблером.
– Борт, я Магдагачи. Погода безоблачная, ветер, – дежурный покосился на конус, – минимальный, посадку разрешаю.
Снова перевёл тумблер на приём, и все услышали спокойный голос пилота:
– Магдагачи, вас понял. Будем минут через пятнадцать.
– Ждём. Я на приёме.
– Понял вас.
Ребята, сдерживая радость, побежали в комнату за рюкзаками. «Летим, летим…» Но до «летим» прошло два часа, и хотя все спешили, носили, укладывали, но дань пословице «Там, где начинается аэрофлот, кончается порядок», которую они услышали через полтора часа суеты вокруг да около самолёта, была ребятами принята и понята как аксиома. Пока ждали самолёт, ребята запихивали в рюкзаки всё, что самой собою оказалось вне и обратно не хотело лезть. А пока ребята собираются, расскажу о друзьях. Анатолий – сын крупных дипломатических работников, настолько крупных, что он даже родился за границей, что и было записано в паспорте. Черноволос в маму, с открытым лбом и густыми бровями, рельефными губами под старательно сложенным носом, был красив, строен и вдумчив. Любил читать и совершенно не умел петь. Пел, конечно, но так, что уши заворачивались. Матвей до той минуты, как Толик запел, даже не догадывался, что неумение петь бывает столь сильно выражено! А запел Анатоль такое:
Раз в Московском кабаке сидели,
И Иван Столбов туда попал.
Мы уже порядком окосели,
На Алдан он нас завербовал.
Как показалось Матвею, это была настоящая геологоразведочная песня.
