что в том году ему выдавали собственного ребенка.
Он вспомнил, как Мать взяла ребенка, теперь его сестру, на руки и как прочли документ собравшимся Семейным Ячейкам: «Младенец Двадцать Три, – объявил Называтель, – Лили».
Он помнил восхищенное лицо Отца и как он прошептал:
– Это одна из моих любимиц, я надеялся, что нам дадут именно ее.
Толпа хлопала, Джонас улыбался. Ему нравилось имя его сестры. Лили, так толком и не проснувшаяся, помахала крошечным кулачком, и они спустились со сцены, чтобы уступить место следующей Семейной Ячейке.
– Когда я был Одиннадцатилетним, как ты, Джонас, я был очень нетерпелив. Никак не мог дождаться Церемонии Двенадцатилетних. Это ведь почти два дня. Я помню, что мне понравились Годовалые, но все остальные Церемонии не очень-то меня интересовали, кроме Девятилетних. Моя сестра стала в тот год Девятилетней и получила свой велосипед. Я учил ее ездить на моем, хотя, конечно, не должен был этого делать.
Джонас рассмеялся. Это было одно из Правил, которое не принимали всерьез и нарушали почти всегда. Велосипеды получали Девятилетние, до этого возраста ездить запрещалось. Но почти всегда старшие братья и сестры учили младших кататься, Джонас и сам уже подумывал, не пора ли заняться этим с Лили. Шли разговоры о том, чтобы поменять Правила и выдавать велосипеды в более раннем возрасте. Комитет изучал этот вопрос. Когда Комитет изучал что-нибудь, люди всегда шутили, что члены Комитета раньше станут Старейшинами, чем поменяют Правила.
Поменять Правила было невероятно сложно. Иногда, когда речь шла о чем-то действительно важном – не о такой ерунде, как велосипеды и возраст, в котором их следует выдавать, – вопрос задавали Принимающему, самому важному из Старейшин. Джонас его никогда и не видел, по крайней мере не знал, как он выглядит. Но Комитет никогда бы не побеспокоил Принимающего вопросом велосипедов, члены Комитета просто будут судить и рядить годами, пока в коммуне не забудут, что этот вопрос вообще был поставлен на обсуждение.
Отец продолжил:
– Я с удовольствием посмотрел, как моя сестра Катя стала Девятилетней, как она впервые сняла ленты для волос и получила велосипед. Затем я не очень-то внимательно наблюдал за Церемониями Десяти- и Одиннадцатилетних. И вот к концу второго дня – казалось, он будет длиться вечно – наступила моя очередь. Церемония Двенадцатилетних.
Джонас поежился. Он представил себе, как Отец, который, скорее всего, был тихим и скромным мальчиком – таким же тихим и скромным, как сейчас, – сидит со своими одногруппниками и ждет, когда его вызовут на сцену. Церемония Двенадцатилетних была последней Церемонией. Самой важной.
– Я помню, с какой гордостью смотрели на меня родители. Даже Катя, которой ужасно хотелось поскорей проехаться по коммуне на велосипеде, перестала ерзать и сидела очень прямо и спокойно, когда я вышел на сцену. Но если честно, Джонас, – сказал Отец, – у меня Церемония тревоги не вызывала. Я был абсолютно уверен в своем Назначении.
Джонас
