мира», подаренному мне отцом на четырнадцать лет. Спасая его последние страницы, я специально пошёл в магазин «Педагогика» и скупил все комплекты контурных карт, какие там только были. Но Лима меня не поняла. Ей в голову не приходило рисовать там, где это разрешалось.
А в остальном с ней жить было очень просто. Стоило запомнить только три вещи, которые Климентина действительно не любила. Это:
1) янтарь (в том числе цвет);
2) хрен (в качестве ругательства тоже);
3) гжель.
Стоило об этом не забывать, и все прочие неудобства жизни становились почти неощутимы. Думаю, по стобальной шкале «идеальности жён» Лима вполне попадала в интервал между 75-ой и 85-ой позицией. Я так легко об этом говорю, потому что у меня тогда ещё не развеялось это чувство приятной лёгкой женатости. Это чувство – когда ещё нет серьёзных обязательств. Нет детей. Есть жильё. Живы и здоровы родители. Для противоборства с инфляцией добываются кое-какие доллары, и по схеме «купи-продай» зарабатываются какие-никакие рубли. При этом деньги становится всё интереснее тратить. Вокруг жизнь тоже не заставляла скучать. В домах появлялись первые компьютеры. Бандиты разъезжали по городу на всё более крутых иномарках и договаривались о «стрелках» по первым сотовым телефонам. В Подмосковье росли коттеджи цвета и архитектуры Кремлёвской стены. В Чечне устанавливался шариат. Гегемон-пролетариат голодал и – под телекамеры – стучал касками по асфальту. Белый дом, наконец-то, отремонтировали и вместо расстрелянного парламента туда посадили ещё не расстрелянное правительство. Президент-батюшка Ельцин Борис Николаевич работал с бумагами. Радио и телевидение продолжали биться в истерике и запугивать шесть седьмых земной суши Геннадием Зюгановым.
В тот период за окнами было напряжённо, а у нас в квартире спокойно. Это, наверное, от обилия женщин. Дружба Лимы и Рыбки особенно повлияла на отца. Он стал всё больше напоминать того альфа-петуха из ЦДЛ, пригнавшего своих вязаных куриц на творческий вечер поэта Шихата Арионова. Сам Шихат (мы уже не дразнили его Джихадом, но ещё не могли произнести Шихат Ааронович) тоже начал активно появляться. Он приносил и дарил всё новые и новые свои книги, чем повышал и без того высокую плотность стихов на единицу нашей жилплощади.
– Шихат, а вы знаете такую поэтессу Викторию Обойдёнову? – однажды по-светски заговорила с ним мама. – Это одноклассница моего сына, – добавила она гордо. – Правда, Владик?
Я сдержанно кивнул.
– Обойди?.. – переспросил Шихат. – Нет, я такой не знаю. А сколько у неё книг?
– Одна. Сейчас выходит… одна.
– Одна?!
Всё-таки он был человек не нашего караса.
Своей компанией мы гуляли на прогулочном теплоходе. Звучал финальный аккорд большой героической симфонии под названием
