в нем будет Настя. Ничего удивительного. Ведь всем известно же, что Настя лучше всех в классе читает стихи. Она чувствует произведение, как говорит Зоя Михайловна. Если бы ожидалась олимпиада по физике, отправили бы Андрея Макарова, если бы нужен был человек, отлично разбирающийся в математике, выбрали бы Олега Гришенка или Ленку Лебедеву. Все продумано и отлажено в Датском королевстве, в 8 б то есть. Зоя Михайловна вручила Насте распечатку со стихотворением Бальмонта «Снежинка» и попросила выучить наизусть.
Следующей была физика. Настю вызвали к доске, и она благополучно поведала вызубренный материал классу, каждый в котором занимался в тот момент, как обычно это происходило на физике, собственными делами. Одна лишь только Нина смотрела в направлении доски, выпрямившись как струна, за четвертой партой первого ряда. Между тем Настя отлично помнила, как в прошлом году предположила, что Нине совсем не приходится ничего учить дома, ведь она так внимательно слушает на уроках. На что Нина ответила: «Да ты что, я сижу и думаю о своем».
Физик мерно покачивал головой, в то время как Настя цитировала учебник. Когда она закончила, он задал ей несколько дополнительных вопросов, на один из которых девочка даже сумела ответить. Получив заслуженную четверку, Настя отправилась на место, с удовольствием думая о том, что теперь о физике можно забыть, по крайней мере, на пару недель.
Затем еще двое ответили у доски. Точнее ответила только Нина, а Костик лишь постоял там минуту-другую, изображая активную мыслительную деятельность. Единственным результатом этой псевдодеятельности было его признание в том, что он не выучил материал.
Когда Петр Георгиевич приступил к объяснению новой темы, Настя подумала, что нужно срочно чем-то заняться, чтобы не уснуть. Голос учителя обладал просто необыкновенной убаюкивающей силой. Возможно, дело было в том, что физик осознавал, что никто его не слышит, поэтому и вещал у доски монотонным бесцветным голосом. С другой стороны, именно поэтому его никто и не слышал. Замкнутый круг какой-то.
Настя однажды провела эксперимент – попыталась вникнуть в суть объяснений Петра Григорьевича. Усилием воли она удерживала внимание пять минут, но мысли сами собой уносились вдаль, за горизонт, туда, где никто не пересказывал параграфы из учебника и не записывал на доске безликие формулы.
На-а-а-сть, давай в вопросы? – прошептала Аня, с которой Настя обычно сидела на физике за одной партой.
– Угу.
Аня извлекла из тетради чистый листок, согнула его сверху так, чтобы образовалась полоска, на которой можно было написать одно предложение. Записав свой вопрос, она перевернула листок и отдала Насте. Той следовало написать ответ, не интересуясь тем, о чем, собственно говоря, спрашивала Аня. Так, сворачивая листок гармошкой, они развлекались, пока не прозвенел звонок. Все удовольствие состояло в прочтении галиматьи, получившейся после того как бумагу разворачивали.
– Ты хотела бы поцеловать Петра Георгиевича?
– Давай,
