понесли его к выходу. Я слегка задержался, и мы оказались со священником в нескольких метрах друг от друга. Наши глаза встретились, но на лице Анатолия я не заметил никого выражения. Неужели он меня не узнал? В это я поверить не мог, тем более ему было известно, что Алексей – мой брат. Ведь он не раз бывал у нас дома и был знаком со всеми моими домочадцами.
Но для выяснения этого вопроса момент сейчас был самый что ни на есть неподходящий, так как процессия уже покинула собор. Пришлось ее догонять. Я едва успел вскочить в готовый отъехать автобус. И как только я оказался внутри салона, как он тронулся с места. Начался последний для Алексея путь по родной земле. На кладбище состоялся митинг.
Речи произносили в основном бывшие сослуживцы Алексея по заводу. Они были вполне трафаретные, кроме одного выступления. Молодая женщина звонким сильным голосом говорила о том, что город находится под властью сил зла. Никто не смеет противостоять им и нам остается лишь одно – хоронить все новых и новых ее жертв. Но неужели мы бессильны изменить эту ситуацию, боимся бросить вызов негодяям, которые творят тут все, что хотят. Пусть они знают, что нас не устрашат новые могильные холмы, вырастающие на городском погосте, мы все равно в конечном итоге окажемся сильнее их.
Гроб медленно опускался в могилу. Сухая земля быстро скрыла его от наших глаз, навечно приняла его в свои владения. Все стали подходить к матери и вдове. Я тоже подошел.
– Уйди! – вдруг во весь голос завопила мать, – я не хочу тебя знать. Ты не сын мне, ты душегуб. Ты погубил Алешу.
Как и у подъезда нашего дома, я снова оказался в центре всеобщего внимания. Но на этот раз быть под обстрелом любопытствующих глаз мне хотелось еще меньше. Между мной и матерью все было ясно; мне ничего не оставалось делать как лишь поскорее скрыться с ее глаз.
Глава четвертая
Я лежал на кровати, по моему лицу, словно муравьи, бегали солнечные блики, но я не обращал на них никого внимания. Болела голова, да так сильно, что я не мог повернуть ее в сторону и проверить – осталось ли что-то в бутылке.
Я мало пил, еще реже напивался, но иногда я словно снимал ногу с тормозов и погружался на такую глубину алкогольного моря, что казалось, что с этого дна мне уже не суждено выплыть. Таких случаев в моей жизни было всего два или три. Последний раз это случилось, когда ушла жена, предпоследний – сразу после смерти Саши Михайлова. И вот вчера я совершил новое, быть может, самое глубокое погружение.
Я понятие не имел, сколько сейчас времени, да и не интересовался этим бессмысленным вопросом. В моей судьбе были разные крутые повороты, но еще никогда я не чувствовал такую полную безнадежность, такое абсолютное отчаяние, такое полное отчуждение от остального мира. Я не только не знал, что мне дальше делать, но и не хотел ничего делать. Я провел на земле примерно половину отмеренного мне срока – и уже все растерял, все разбросал на этом пути. Даже умереть и то не смог, хотя возможности такие
