вместе с тобой; надоела мне эта жизнь проклятая невозможно, хотя вначале и нравилась. Ты сам это хорошо понимаешь, я тоже стала понимать, как познакомилась с тобой. Напиши мне, пожалуйста, поскорее; очень мне хочется получить от тебя письмецо. А пока до свиданья, а не прощай, мой милый, бородатый друг моей души. Упреков я тебе никаких не пишу, хоша я тобой и разогорчена, потому что ты свинья – уехал, со мной не простился. Но всё же ничего я от тебя, кроме хорошего, не видела: ты был один еще первый такой, и я про это не забуду. Нельзя ли постараться, Саша, о моей выключке? Тебе девицы говорили, что я убегу от тебя, если буду выключена; но это всё вздор и чистая неправда. Если бы ты только сжалился надо мной, то я после выключки стала бы с тобой, как собака твоя. Тебе ведь легко это сделать, а мне очень трудно. Когда ты был у меня, я плакала, что принуждена так жить, хотя я тебе этого не сказала. До свиданья.
Коновалов взял у меня письмо и задумчиво стал вертеть его между пальцами одной руки, другою покручивая бороду.
– А писать ты умеешь?
– Могу…
– А чернила у тебя есть?
– Есть.
– Напиши ты ей письмо, а? Она, чай, поди, мерзавцем меня считает, думает – я про нее забыл… Напиши!
– Изволь. Она кто?..
– Проститутка… Видишь – о выключке пишет. Это значит, чтобы я полиции дал обещание, что женюсь на ней, тогда ей возвратят паспорт, а книжку у нее отберут, и будет она с той поры свободная! Вник?
Через полчаса готово было трогательное послание к ней.
– Ну-ка почитай, как оно вышло? – с нетерпением спросил Коновалов.
Вышло вот как:
«Капа! Не думай про меня, что я подлец и забыл о тебе. Нет, я не забыл, а просто запил и весь пропился. Теперь снова поступил на место, завтра возьму у хозяина денег вперед, вышлю их на Филиппа, и он тебя выключит. Денег тебе на дорогу хватит. А пока – до свиданья.
– Гм… – сказал Коновалов, почесав голову, – а пишешь ты неважно. Жалости нет в письме у тебя, слезы нет. И опять же – я просил тебя ругать меня разными словами, а ты этого не написал…
– Да зачем это?
– А чтобы она видела, что мне перед ней стыдно и что я понимаю, как я перед ней виноват. А так что! Точно горох просыпал – написал! А ты слезу подпусти!
Пришлось подпустить в письмо слезу, что я с успехом и выполнил. Коновалов удовлетворился и, положив мне руку на плечо, задушевно проговорил:
– Вот теперь славно! Спасибо! Ты парень, видно, хороший, – мы с тобой уживемся.
Я не сомневался в этом и попросил его рассказать мне о Капитолине.
– Капитолина? Девочка она, – совсем дитя. Вятская, купеческая дочь была… Да вот свихнулась. Дальше – больше, и пошла в публичный дом… Я – смотрю, ребенок совсем! Господи, думаю, разве так можно? Ну, и познакомился с ней. Она – плакать. Я говорю: «Ничего, потерпи! Я те отсюда вытащу – погоди!» И всё у меня было готово, деньги и всё… И вдруг я запил и очутился в Астрахани.
