занимал диван, забрызганный кровью. На нем, поверх шелкового одеяла, в желтой пижаме, лежала женщина. Размозженная голова была кровавым месивом с одним глазом. Слипшиеся волосы лишь на концах имели первоначальный черный цвет.
Капитан нехотя подошел к кровати, дотронулся до руки женщины.
– Да, точно, ты еще пульс пощупай, – низким голосом прокомментировала толстуха.
– Так, ну, все ясно и так. Труп. Где живет эта ваша соседка? Сестра, говорите, у нее есть?
Он резко обернулся.
– Да, их двое. Две сестры. В Тушино и живут. Это ж тушинские дачи.
Капитан достал телефон.
– У нас тут труп на дачах. 72 км от Москвы, поворот налево. Да… Молодая женщина. Похоже, убита. Место основного проживания – Тушино, в Москве, – капитан замолчал, сдвинул брови и опустил глаза.
– Хорошо. Понятно, – он убрал телефон во внутренний карман пиджака. – Двери опечатать, ничего не трогать, осторожно всем выйти.
Все попятились к выходу. В обратной последовательности выключился свет, закрылись двери.
Молчаливая процессия потянулась по мокрой тропинке к свету скрипящего и качающегося фонаря. Дождь все так же нещадно хлестал косыми струями.
– Калитку не закрывайте, к ней не подходите, мы и так все там истоптали. У вас есть адрес и телефон убитой?
– Вы что, даже тело не заберете? Да мне страшно тут ночевать. Чего вы ждать собираетесь? Когда дождик что ль кончится?
Капитан открыл дверь машины.
– Тут будет столичное расследование. И следствие будут вести по месту жительства убитой, а не по месту смерти. По месту жизни – понятно? Не смерти, а жизни.
Он хлопнул дверцей. Машина проехала немного вперед и стала разворачиваться в узком повороте линии.
– Да вы что, так все и оставите? Да, может, тут убийца ходит! Куда вы уезжаете-то?!
Женщина пыталась перекричать шум дождя.
– Завтра, – капитан чуть приоткрыл окно. – Завтра, дорогая, завтра. Завтра у вас будут и следователи, и вопросы, и зрители, и артисты. Готовьте свою историю, можете даже записать, чтоб не забыть.
Машина развернулась и, сильно газуя, устремилась подальше от этого места, туда, где было тепло и сухо.
Анна стояла перед Саградой Фамилья на плац де Гауди. Знаменитый собор был повернут к ней своей старой частью, созданной еще великим архитектором. Темная, цвета мокрого песка, сторона детского замка-собора пугающе нависала размытыми очертаниями. Белые фигурки людей и ангелов, в наплывающих арках над входом, казались древними костяными шахматами, выброшенными волной в прибрежный песок с разбитого судна. Стекло, в причудливой прерывистости каменной резьбы, отражало голубое небо. Высокие башни, похожие на вафельные трубочки с кремом, были гипертрофированной материализацией детской мечты об этом лакомстве. Белые
