может воспрепятствовать, а вставать между кем бы то ни было и бездной она точно не собиралась.
– Сколько нам лететь?
– Примерно час и мы дома.
– У меня какое-то странное предчувствие. – Гедалья продолжал смотреть в темноту за окном, ему вовсе не хотелось делиться своими мыслями, однако приближающийся холод заставлял его отодвигаться все дальше от границы мира, который он был способен понять и объяснить. Но когда одна дверь закрывается, непременно открывается другая.
– Не придавай особого значения мрачным мыслям. Мрачное – не обязательно плохое, ведь если бы не было ночи …
– Мы бы не увидели звезды, – закончил фразу Гедалья.
– Вот именно, не забывай об этом. Звезды всегда указывают на что-то очень важное, – сказала Шири и откинулась на спинку своего кресла. Самолет начал движение по взлетной полосе.
Шири сидела неподвижно, ее глаза были закрыты, руки лежали на подлокотниках и рубиновые ногти поблескивали в слабом свете ночного освещения. Можно было подумать, что она спит, но это было не так. Шири пребывала очень далеко от скользящего в воздушном пространстве самолета. Ее окружала тишина, но не та, которая наступает, когда все звуки стихают, а такая, для которой звук еще не наступил. Ни звук, ни свет, ни что бы то ни было подобное. Эта тишина не знала даже времени. Шири хотелось раствориться в этом пространстве, чтобы никогда не вернуться назад. Здесь она становилась частичкой бесконечности, способной сколько угодно пребывать в неподвижности и покое, ведь ни время, ни материя еще не случились.
Гедалья остался наедине с собой и своими мыслями. А еще – холодом, не тот далекий холод, который ощущаешь, когда боишься чего-то, такой холод обычно не причиняет вреда, просто скребет когтями вдоль позвоночника. Это был ощутимый, реальный холод, от него кружилась голова и казалось, что все внутри сжимается, стараясь сохранить оставшееся тепло. Несмотря ни на что он старался держать глаза открытыми, хоть начинал терять понимание происходящего. Гедалья снова чувствовал ее мягкий язык, обвивающийся вокруг его пальцев, ее влажные губы, покрытые его кровью. Ее запах, неуловимый горько-сладкий туман, лишающий тебя сначала зрения, а затем потребности в нем. Самый сладкий аромат на свете, который хотелось вдыхать не переставая. Однажды он читал об очень редком цветке, чье цветение украшали бледно-белые, почти прозрачные лепестки, обрамленные алым краем. Его аромат дарил наслаждение, погружая в блаженную негу, но всякому, кто поднимался по этим влажным пудровым ступеням, не суждено было вернуться. Затошнило. Гедалья выпрямил спину и старался глубоко дышать.
– Теперь все уверены, что мы наркоманы, – сказала Шири, не открывая глаз.
– Никто не смотрит, – процедил он сквозь зубы, стараясь задерживать дыхание при каждом вдохе.
– Конечно, я же закрываю тебя своими стройными ногами, – она усмехнулась, – дыши глубже, прекрасный принц, мы идем на посадку.
От аэропорта и до самого дома Гедалья не произнес ни слова.
Эфрат
