style="font-size:15px;"> В этот раз верхний замок долго не поддавался. Я давил и тянул, боясь, что Жданов пойдет за мной и будет сам проверять, выключен ли котел. Наконец, замок открылся.
Зашел в ванную, открыл люк, проверил котел: тот был выключен. Хотел уйти, но пошел в спальню.
Лег на кровать – на ту половину, где раньше спала Юля. Стянул покрывало, уткнулся в подушку, пытался почувствовать «Ангелов и демонов», хоть чуть-чуть. Ничего. Выдвинул тумбочку: внутри лежала свернутая конвертом Юлина рубашка-пижама.
Понюхал. Тоже ничего.
В нижнем ящике нашел обувную коробку с фотографиями, достал несколько снимков. На одном был отец Юли в летной форме. На фотографии ему лет сорок, и он был удивительно похож на Юлю – точнее, она на него. На втором фото —Юля лет десяти, она с Лерой и, скорее всего, младшим «бывшим» братом. Они стояли на фоне куста гладиолусов в каком-то парке. Вроде бы рядом, но удивительно, насколько далеко друг от друга. Бывший брат и бывшая сестра… На остальных фото была обычная жизнь обычных советских семей: на Новый год – стол с вазой мандаринов, салатами, солеными огурцами, оливье в хрустальных «ладьях», с тонкой вытянутой бутылкой «Кизлярского» и парой пузатых – шампанского «Советское»; поездки на дачу; поход за грибами; пляж на Черном море…
Под фотографиями лежал желтый прямоугольник. Блокнот «Молескин». В правом верхнем углу портрет Хемингуэя – окладистая борода, взгляд старика, смотрящего на море.
Взгляд, который говорит: «Я все знаю».
Желтый. Часть 1
Не хочется портить первую страницу «Желтого» таким штампом, но…
Я расскажу, как все было.
Я сама убийца и поэтому знаю, кто убийца.
Отец говорил: большинство авиакатастроф случаются при взлете и посадке, очень редко – в полете.
Я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю: так и есть.
И мне не посадить этот «самолет». Но я смогу оставить после себя «черный ящик», который запишет причины катастрофы.
И уж простите за то, что в основном это будут всхлипы и крики – жалкий писк среди корежащегося металла и воющего ветра.
Мое детство…
Девочку больше травмирует мать, не отец. Мать-конкурентка, всего лишь стареющая королева.
Мне десять лет. Отец попал в больницу. Нам говорили «ничего страшного». Культ отца-героя-летчика… Папа садится на льдину, чтобы спасти людей. Папа вылетает в такой буран, когда взлетная полоса закрыта, и мигают желтые огни. Занятия в школе отменены даже для старшеклассников. Папа сегодня не придет: второй рейс подряд «все ради вас». И вот «папа в больнице» – все равно, что сказочный великан споткнулся и упал.
Мы с братом шептались: «Что-то не так». Сестра зыркала на нас злобно: боялась, что, не дай бог, услышит мать. Раскричится, изобьет меня и запрет в чулане; Рустика посадит на колени, будет качать и напевать «туле-муле»; а ей самой достанется – «не досматриваешь, слепошарая!» Старшая сестра всегда должна «досматривать».
Не знаю, что страшнее: побои, попреки или «качели» на коленях. «Смотри,
