шляпки, вуали – последние следы ушедшей эпохи.
Второе, что поражает ее в поляке, – его шевелюра: эксцентрично седовласая, эксцентрично стоящая дыбом. Беатрис гадает, как он готовится к выступлению: сидит в гостиничном номере, пока парикмахер делает ему начес? А впрочем, что за придирки. Для музыкантов его поколения, наследников аббата Листа, грива, белая или с проседью, вероятно, необходимый аксессуар.
Спустя годы, когда история с поляком отойдет в прошлое, она задумается об этих ранних ощущениях. В целом она верит, что первое впечатление не обманывает и сердце выносит вердикт, либо потянувшись к незнакомцу, либо отшатнувшись от него. Ее сердце не дрогнуло, когда поляк вышел на сцену, встряхнул шевелюрой и сел за рояль. Вердикт ее сердца: «Что за позер! Какой-то старый клоун!» Потребуется время, чтобы преодолеть эту первую, интуитивную реакцию, разглядеть его особость, его самость. А что, в конце концов, входит в эту самость? Разве может Беатрис быть уверена, что самость не включает, помимо прочего, и позу старого клоуна?
Концерт состоит из двух отделений. В первом исполняется соната Гайдна и танцевальная сюита Лютославского. Второе посвящено двадцати четырем шопеновским прелюдиям.
Соната Гайдна в его исполнении хрупка и чиста, он словно демонстрирует, что эти крупные кисти вовсе не грубы и способны порхать, как дамские ручки.
Маленькие пьесы Лютославского она слышит впервые. Они напоминают ей крестьянские танцы Бартока. Они ей нравятся.
Они нравятся ей больше, чем следующий за ними Шопен. Возможно, поляк и сделал себе имя как его интерпретатор, но Шопен, которого знает она, сокровеннее и нежнее. Ее Шопен способен перенести Беатрис из Барри Готик, из Барселоны, в гостиную большой старинной усадьбы на далеких польских равнинах, где долгий летний день подходит к концу, ветерок колышет занавески, а в доме витает аромат роз.
Перенестись, потеряться в пути: определенно устаревшее представление о том, что музыка делает с теми, кто ее слушает, – устаревшее и к тому же сентиментальное. Но это то, чего ей хочется сегодня вечером, и этого поляк ей не дает.
За последней прелюдией следуют аплодисменты: вежливые, но без энтузиазма. Она не единственная, кто пришел послушать Шопена в исполнении настоящего поляка и был разочарован.
На бис, в знак признательности хозяевам, он в довольно рассеянной манере исполняет короткую пьесу Момпоу, после чего удаляется без тени улыбки.
Не в настроении? Или он такой всегда? Собирается позвонить домой и пожаловаться на прием, оказанный ему каталонскими обывателями? Есть ли мадам полячка, готовая выслушать его сетования? На женатого он не похож. Скорее, на мужчину, за плечами у которого не один развод, а бывшие жены скрипят зубами, желая ему зла.
Оказывается, по-французски он не говорит. Однако довольно сносно изъясняется по-английски; Беатрис после двух лет в колледже Маунт-Холиок[3] свободно владеет английским. Поэтому полиглоты Лесински им без надобности. Впрочем, хорошо,
Один из старейших (основан в 1837 г. пионеркой женского образования Мэри Лайон) и лучших частных женских колледжей Америки; расположен в Саут-Хэдли, штат Массачусетс.
