у него совсем, видимо, нет. Стали бы мы трясти их сундуки и отбирать эту мелочь, если бы корона так щедро разбрасывалась деньгами. – Она неохотно поднялась следом за напарником. – Скажи Шиму, пусть прекратит отковыривать чужое дерьмо с портков и поскорее приберется. Нам нужны еда и сухие постели, – сказала Рунд, пряча трубку в заплечный мешок. – Но не здесь. Я слишком устала, чтобы сражаться с крестьянами, которые придут ночью с топорами и вилами, жаждая мести.
– Ты всегда можешь обратиться за помощью к отцу. Он не откажет.
Рунд сделала вид, что не услышала Бёва, и, прихрамывая, пошла к столбам. Их установили наспех, недалеко от опушки и деревни – так, чтобы все живые видели мертвых, а мертвые – живых. Обугленные останки воронов выглядели жалко, воняло паленым волосом и пережаренным в очаге мясом. Этот запах давно стал для нее родным. Рунд остановилась совсем рядом с казненными. Скелеты желтели под слоями жирной копоти, ребра торчали из обгоревшей плоти, приглашающе распахивая свои костяные объятия. Мертвые, вороны и люди оказывались пугающе схожи. Смерть делает равными всех. Кто это сказал?
Когда Рунд подняла голову, чтобы рассмотреть черепа отца и дочери, солнце скрылось за тучами и пошел мелкий дождь. Нашарив под рубашкой сульд, Рунд приложила его к обветренным губам и опустилась на колени в жирную грязь. Яграт снова забормотал свои молитвы, но Рунд слушала не его, а ветер, свистящий в костях.
Напевая какую-то дикую песню, подошел Шим и воткнул в землю лопату. Высморкался, придирчиво осмотрел воронов и тяжело вздохнул. Рунд заметила, что он успел поменять свою дырявую рубашку на ту, которую прежде носил вальравн. Вышивка-оберег змеилась по вороту, местами розовела плохо отмытая кровь. Но Шима это не смущало. Рунд помнила, что тогда, десять лет назад, Шим привык к жизни в крепости гораздо быстрее ее. Смазливый, с лукавым взглядом, он любил шутки и песни почти так же сильно, как свои парные ножи. Но дураком был тот, кто верил в его веселый нрав.
Заметив ее пристальный взгляд, парень осклабился и почесал заросший щетиной подбородок.
– Ненавижу копать могилы, – доверительно сообщил он и поплевал на ладони. – В следующий раз будем бросать монету.
Мужик никуда не ушел вопреки надеждам Рунд. Смирно сидел на щербатом крыльце, всем видом выражая крайнюю усталость. Он не без удовольствия следил за тем, как воронов вытаскивали за волосы из его дома, как резали им глотки и как теплая кровь стекала на землю и руки Кации. А теперь, утомленный зрелищем, ловил блох в своей грязной одежде. Дом за его спиной был лучшим из всех, которые имелись в Ушаке – крепкий камень в стенах и добротная крыша. Остальные не могли похвастаться даже этим – жалкие лачуги из дерна и гнилого дерева. Наверняка мужик был прежде главой деревушки. А теперь… Дым курился над трубой. Рунд представила еду, которой он угощал воронов, то, как они его за это благодарили. И почувствовала подступающую дурноту.
Здесь, в глуши Шегеша, оборотни могли найти сочувствие. Им просто не повезло. Откуда они прибыли, человек
