сделал три глубоких вдоха, стоя как вкопанный с широко раскрытым ртом и выпученными глазами, словно человек, получивший дубинкой по голове. Потом он нагнулся, ухватил сына за плечи, поднял его и, рывком открыв огромную дверь, одной рукой вышвырнул вон из комнаты. Застигнутый врасплох, застывший от потрясения и ярости, Александр не сопротивлялся. Скользя по мраморному полу, он докатился до лестницы и полетел вниз по ступенькам.
С грохотом и звоном юный Эгис отбросил копье, выдернул руку из ремней щита и в три-четыре прыжка пересек лестницу, подхватив ребенка. Голова Александра казалась неповрежденной, глаза были открыты. Наверху царь Филипп ждал, придерживая дверь. Он не захлопнул ее до тех пор, пока не убедился, что с сыном все в порядке. Но Александр об этом не знал.
Змея, ошеломленная, ушибленная, сорвалась с мальчика, когда он начал падать, стекла вниз по ступеням и исчезла во тьме. Эгис видел ее, но ему хватало других забот.
Он отнес ребенка вниз, сел у основания лестницы и, держа Александра на коленях, осмотрел при свете факела, воткнутого в кольцо на стене. Ребенок весь окостенел, глаза его закатились так, что видны были одни белки.
«О боги преисподней, – думал юноша, – что же мне делать? Если я покину пост, начальник стражи пустит мне кровь. Если сын царя умрет у меня на руках, меня убьет царь». Как-то ночью в прошлом году, еще до появления нового фаворита, Филипп поглядывал в его сторону, но Эгис притворился, что ничего не замечает. Сейчас он увидел слишком много: жизнь его, пожалуй, не стоит и мешочка бобов.
Губы ребенка посинели. Эгис достал толстый шерстяной плащ, приготовленный для холодных предрассветных часов, и закутал Александра, стараясь не причинить ему боль своим жестким панцирем.
– Ну же, – сказал он встревоженно, – ну же, послушай, все хорошо.
Казалось, ребенок не дышит. Что делать? Отхлестать его по щекам, как женщину, зашедшуюся в истерическом припадке? Это, скорее всего, добьет малыша окончательно.
Веки ребенка дрогнули, взгляд стал осмысленным. Он тяжело вздохнул и испустил пронзительный крик.
С глубоким облегчением Эгис ослабил плащ на дергающемся тельце. Он ласково бормотал и приговаривал над ребенком, как над испуганной лошадью, не сдерживая его слишком сильно, но давая почувствовать твердую руку. В комнате наверху родители мальчугана осыпали друг друга проклятиями. Через какое-то время – Эгис не считал минуты, в запасе у него была вся ночь – брань стихла, и ребенок заплакал, но плакал не слишком долго. Придя в себя, он успокоился. Александр лежал, покусывая нижнюю губу, сглатывая и вглядываясь снизу вверх в лицо Эгиса. Страж попытался вспомнить, сколько мальчику лет.
– Все хорошо, мой юный господин, – сказал Эгис мягко, тронутый недетской борьбой чувств на личике ребенка. Он отер его плащом и поцеловал, пытаясь представить, на что будет похож этот прелестный мальчик, когда станет достаточно взрослым
