По мне, так он должен относится к своим нынешним тевтонским друзьям с большим подозрением, и эту версия я обязан был проверить».
Останавливаюсь и со злостью спрашиваю самого себя.
«Ну что, проверил? – И с не меньшей злостью отвечаю. – Проверил! Я был прав! Эрик говорит, что наместник Датской короны в Ревеле ярл Густав Харреманд после седьмой кружки эля брякнул, что с радостью бы подсыпал говнеца тевтонам, но… Понятно, побаивается, как бы ему самому не накидали».
Понимаю, что надо оставить эти ненужные сейчас рассуждения и сосредоточиться на главном. Что предпринять для освобождения моих людей? Тут важно понять, для чего господин епископ это сделал, и варианта всего два: либо жадность затуманила ему мозги, и он польстился на чужое добро, либо ему не понравилась моя дипломатическая активность. Первое, маловероятно, ибо товара у Путяты было немного. Чуть железа, чуть сукна, в общем мелочь! Тогда второе, и это уже более серьезно. Через год они начнут войну за Псков, и епископ Герман, да и вся семейка Буксгевденов сыграет в нем не последнюю роль. Значит, хозяин Дерпта попросту щелкнул меня по носу, мол куда ты лезешь со свиным рылом, да в калашный ряд. И что дальше?! Не воевать же с ним из-за этого?!
«А почему нет! – Замираю осененный идеей. – Просто надо не упираться в страшное слово, а оперировать мерками нынешнего времени. Господин епископ что сделал? Если абстрагироваться от всего нематериального, то он нанес мне финансовый ущерб. То есть, если я отвечу ему тем же и на деле покажу, что размер потерь может быть таким, что епископату Дерпта реально придется с протянутой рукой пойти по миру, то он, теоретически, должен задуматься. Пусть размышляет, стоит ли оно того?! Может, проще будет договориться и вернуть этому русскому его людей и товары, чем терпеть громадные убытки…»
Чувствуя, что на верном пути, я вновь зашагал из угла в угол.
«И ведь для этого не надо идти войной и брать Дерпт штурмом! Нужно совсем другое!»
Обрадованно сжимаю кулаки и, выдохнув, выхожу в главную залу. Бояре уже сидят по лавкам. Видно, что собирались в спешке, многие не успели нацепить на себя все положенные им по рангу цацки.
Прохожу и сажусь на председательское место. По ведению собрания с прошлых времен ничего не изменилось. Роман Радимич остался на своем посту, и сейчас, дав мне занять место в кресле, он торжественно провозгласил.
– Консул и боярская дума собрались. Кто желает слово молвить?
После слов ключника повисла глубокая тишина, никто высказываться не торопится. Наконец, с места выкрикнул Еремей Толстов.
– Нам ссориться с ливонцами не с руки. У них сила, не нашей чета! Путята сам виноват, какого рожна он туда поперся! Прибылей захотелось, вот пусть теперь сам и хлебает.
Этого боярина я помню, он из ближников Якуна. Бросаю на него оценивающий взгляд, а в голове уже прокручивается оценка.
«Скорее всего, он не свои мысли выдает, а просто озвучивает чужое решение.
