замечания, часто с последующими взысканиями. Его обхода всегда побаивались, и к ним основательно готовились. А Фёдоровский пришёл, посопел, помолчал и ушёл. К его приходу тоже готовились не без робости, и всё впустую. Комиссар Подгурский, ежедневно, а иногда и по два раза в день, бывал в госпитальной палате, в помещении выздоравливающих, и не только строго спрашивал с медсестёр и санитаров, обслуживавших раненых, но со всеми ранеными и медработниками успевал душевно побеседовать, выяснить всё, что волновало человека, и по возможности помочь ему. Участие и забота комиссара о личных нуждах каждого, кто с ним встречался, оставило о нём надолго самую хорошую память. Новый комиссар ограничивался краткими политбеседами, раздачей газет и чтением сводок Совинформбюро. Такой обаятельной и простой добротой и участием, как Николай Иванович, он не обладал.
Хорошие взаимоотношения у Алёшкина с новым командованием медсанбата не сложились. Заниматься любимой хирургией Борису тоже не удавалось. После путешествий по полкам ему почти всегда приходилось ехать в штаб дивизии, чтобы доложить об увиденном, проделанном, а иногда и просить помощи соответствующих начальников. Возвращался он в медсанбат поздно вечером настолько уставшим, что, поев, едва успевал добраться до постели и тут же засыпал, а на следующий день всё начиналось сначала. Да и раненных поступало так мало, что хирурги батальона справлялись с их обработкой без труда.
Хотя и привык Борис к своим друзьям – Зинаиде Николаевне, Льву Давыдовичу, Дуркову, Картавцеву, Прохорову, Скуратову, операционному персоналу, с которыми хоть недолго можно было поговорить, посоветоваться, а иногда и поплакаться, он понимал, что всё-таки в настоящем положении начсандиву лучше находиться в штабе дивизии. Именно поэтому он молчаливо согласился с распоряжением комдива о переселении в штаб дивизии.
Приехав в батальон, Алёшкин первым делом сказал об этом своему помощнику Вензе и приказал ему, связавшись с начштаба дивизии, выяснить, когда им можно будет переселяться в расположение штаба, а сам отправился к командиру медсанбата.
Надо сказать, что Вензе предстоящее переселение пришлось не по душе. Он успел обжиться в батальоне, заиметь друзей и даже подружку – фельдшера из эваковзвода. Но приказ есть приказ, и, тяжело вздохнув, Венза начал упаковывать канцелярию, а затем вещи свои и начсандива, чтобы подготовить всё для переезда.
Тем временем, передав Фёдоровскому приказ комдива о передислокации, Алёшкин предложил завтра же вместе с ним проехать на новое место медсанбата, чтобы провести рекогносцировку и наметить расстановку основных объектов. Фёдоровский встретил этот приказ молчаливо, хмуро и только заметил, что рекогносцировку, как и план расстановки палаток, он сумеет сделать и сам. Борис согласился, но всё же сказал:
– Видите ли, товарищ Фёдоровский, я еду с докладом в санотдел армии, новое местоположение медсанбата будет мне почти по дороге, вот я и хочу на него
