Свою горничную неделю назад я уже отучила! Как странно… Клэй, посмотри на меня.
Он посмотрел и наконец-то увидел то, что должен был давно заметить: ее порывистую красоту. Она улыбалась, чуть приоткрыв губы, прическа была в легком беспорядке.
– Чертовка! – пробормотал он. – Ты начиталась Толстого и поверила ему!
– Я?! – Ее взор был прикован к огню. – Да. Может быть.
Она вновь посмотрела на него и вернулась к реальности.
– Знаешь, Клэй, нужно перестать смотреть на огонь. Он заставляет нас думать о прошлом, а сегодня мы должны забыть и прошлое, и будущее, и само время, – мы должны помнить лишь о настоящем, лишь о том, что ты и я сейчас здесь и что больше всего на свете я устала от портупеи, которая впивается мне в щеку.
Но он все еще мысленно находился за десять лет до этого момента; перед его глазами стоял Дик, и он принялся высказывать свои мысли вслух:
– Ты часто рассказывала Дику о Толстом, и я всегда думал, что такой красивой девушке не идет быть столь умной.
– Но я на самом деле такой и не была, – призналась она, – я говорила это, чтобы произвести впечатление на Дика.
– Кроме того, я был потрясен, когда прочел книгу Толстого – кажется, про какую-то сонату…
– «Крейцерова соната»? – подсказала она.
– Да. Я решил, что юным девушкам Толстого читать не подобает, а уж тем более рассказывать о нем Дику. Он часто подкалывал меня этим. Мне было девятнадцать.
– Да, мы думали, что ты настоящий маленький ханжа. Мы считали себя гораздо более прогрессивными, чем ты!
– Но ведь тебе было всего двадцать, разве нет? – неожиданно спросил Клэй; она кивнула в знак согласия. – И ты больше не веришь Толстому? – с каким-то надрывом продолжил он.
Она покачала головой и с грустью посмотрела на него:
– Позволь, я совсем ненадолго облокочусь о твое плечо?
Он приобнял ее, ни на секунду не отводя от нее взгляда, и неожиданно почувствовал себя в ее власти. Клэй не был святым, но с женщинами всегда вел себя по-рыцарски. Возможно, именно поэтому он почувствовал себя сейчас таким беззащитным. Его обуревали самые простые чувства. Он знал, что поступает не так, как должно, и одновременно страстно желал эту женщину, это существо, сотканное из шелка и самой жизни, столь близко подкравшееся к нему. Он сознавал, почему не должен был желать ее, но неожиданно увидел, что любовь так же сильна, как и жизнь, и смерть, и она знала, что он это понял, и была этому рада. Молча, без единого движения они сидели и смотрели на огонь.
На следующий день в 14:20 Клэй пожал руку своему отцу и сел на поезд, отходивший в Дувр. В углу купе с каким-то романом уютно устроилась Элеонора; как только он вошел, она улыбнулась и захлопнула книгу.
– Да, – начала она, – я почувствовала себя настоящим шпионом, когда кралась сюда, закутанная в целые километры вуали, ускользая от воодушевляюще безгрешного взора твоего батюшки!
– Он бы
