ели
во Кремле нашем засели
с медведями, мишутками.
А это уж не шутки вам:
искать во всём виноватых
и без того поломатых,
простых Иванов-мужиков.
(Я стих пишу, живу без снов.
Сейчас придут, повяжут,
а повязав, накажут:
на каторгу отправят жить —
на Сахалин. Вот там дружить
и буду я с медведями
да с лисами-соседями.)
Это всё была не сказка,
а присказка.
Ай, перекинем мы свой взгляд
да на славный Киев-град,
где сказка только начинается.
Богатырешка венчается
на бабе русской:
наполовину белорусской,
пополам буряткой,
на треть с Молдовы братской.
Хорошая была свадьба,
скажу я вам!
И как бы ни чесалась
вша по бородам
угостей, да и у князя
нашего Вована,
но и тот не нашёл изъяна
на том пиру почёстном.
Ведь в бою потешном,
перекрёстном
меж брательничками богатырями
складывались рядами
почему-то простые крестьяне,
то бишь, мы с вами.
Вот так складывались мы
и ложились,
а потом вставали и бились
за трон могучий.
Ну, кто из нас, Иванов, круче?
Крутым сказался дед Панас:
он два-три слова
недобрых припас
и на княжеский трон взобрался:
как сел, так и не сдался
до самых тех пор,
пока князь Вован
не вышел во двор
и богатырей ни покликал.
Богатырешки лики
еле как оторвали от браги
и как вдарят с размаху!
В общем,
осталась от Апанасия
горка дерьма.
Тут умная мысль
в голову князя пришла:
«Надо бы идти Московию брать,
ведь куда ни глянь во дворе,
везде рать!»
Вот тут-то сказка
только начинается.
Значит, богатырешка венчается.
Ай и обвенчаться не успел,
ждёт Алешку нашего удел:
скакать до самого севера,
русичей ложить, ой, немерено!
Ой, намеренно
на святую Русь пойдёт
войско-рать
ни за что помирать,
ни про что погибать,
в бою кости класть да суровые:
ни за рубь, ни за два, за целковые.
Только
