удивленносмотрел на шумность, и людей – вокруг,
пока его несли куда-то человеческие руки,
но, оказавшись в доме человека, понял он – замкнулся круг:
на полку водружен, он гордо слушал,
сколь совершенны формы и цвета его,
хотел поправить говорящего – таким не Богом создан, —
но, – передумал тайны раскрывать былого своего…
Он снова величаво – с полки —
смотрел на мир внизу, когда вдруг снова загрустил:
ведь не узнают никогда те серые и глупые
на пляже камни – кем снова стал и где живет он,
гордиться же – без этого – на древний мяч похожий камень, —
как не пытался, но – причин не находил…
Грустил на полке книжной старый камень,
что некогда зубастой неприступной был скалой:
мечтал на пляж вернуться к столь же серым и безликим,
им рассказать, что столь он совершенен,
что даже человек его забрал в свой дом…
Паромное
И снова паром шуршит
волной, —
унося на Крит
меня и будни мои,
что в чемодан легли
поблекшими в стирках цветами —
обычными прошлыми днями…
А ночь вокруг – не волшебна,
и – звездами столь бедна,
паром качаем бофорами, —
вот уже совсем не до сна
прошлым дням,
в чемоданы уложенным
и тем, кто их пережил:
бессонница ночь разглядывает
сквозь аромат кофейный,
да сигаретный дым…
И все так же паром шуршит
волной,
и в шесть тридцать Крит,
безмолвием улыбнется
всем, прибывшим к нему —
до солнца,
до дня, до шума улиц,
когда птицы еще не проснулись…
Вальс
И останутся лишь наброски
нами не прожитых жизней,
теней, что безсудьбенны были
и – судеб, что – не любили..
И кто-то потом – сплетнями,
да придуманным – о нас —
расскажет жизни нЕбыли,
нечто чужое создаст:
о том, что счастливы были,
и вдоволь нам было всего,
или – что зря мы пробыли
жизнь на Земле… все равно:
останутся жизни наброски,
эскизы придуманных дней,
и чувств пережитых осколки,
да – память чужих, теней…
Модильяни
Он, несомненно, – был поэтом,
но напевал о жизни не словами – на холстах:
размытыми тенями – прошлого сюжеты,
и разноцветием сияющим – о будущем мечтал…
Карманами он беден был – как суждено поэтам,
судьбой – богат, и тысячей друзей
был наречен «последним представителем Богемы»,
не придавая этому гроша, которым не владел…
От непризнания топил он изваяния
в реке ночной –
