я народный комиссар… —и тот странный, зыбучий отклик, который получается всегда, если артист играет на каком-нибудь музыкальном инструменте и поет на песчаной под аккомпанемент этого мотива, не перестававшего мне слышаться. Вместе с тем ожидание какого-то события вдруг появилось во мне, и тогда, подумав над этим, я понял, что давно уже слышу за собой шаги. Я обернулся: окруженная лисьим воротником своей шубки, как желтым облаком, широко открыв глаза, глядя сквозь медленно падающий снег, за мной шла Клэр. Мне показалось, что недалеко за углом вдруг раздалось быстрое бульканье стекающей на тротуар воды, потом ударили молотком по камню, и сразу после этого наступила та тишина, которую я слышал во время припадков моей болезни. Мне стало трудно дышать; снежный туман стоял вокруг меня, и все, что затем произошло, случилось помимо меня и вне меня; мне было трудно говорить, и голос Клэр доходил до меня словно издалека.
– Здравствуйте, Клэр, – сказал я, – я вас очень давно не видел.
– Я была занята, – ответила Клэр, смеясь, – я выходила замуж.
«Клэр теперь замужем», – подумал я, не понимая. Но страшная привычка к необходимости вести разговор как-то удерживала небольшую часть моего ускользающего внимания, и я отвечал, и говорил, и даже огорчался во время этого разговора; но все, что я произносил, было неправильно и не соответствовало моим чувствам. Клэр, не переставая смеяться и пристально смотреть на меня – и теперь я вспоминал, что на секунду в зрачках ее мелькнул испуг, когда она поняла, что не может вывести меня из состояния мгновенно наступившего оцепенения, – рассказала, что она замужем девять месяцев, но что она не хочет портить фигуры.
– Это хорошо, – пробормотал я, поняв только фразу о том, что Клэр не хочет портить фигуры; а почему фигура могла бы испортиться, этого я не слышал и не понял. В другое время простое заявление о нежелании портить фигуру меня бы, конечно, удивило, как удивило бы, если бы кто-нибудь сказал ни с того ни с сего: я не хочу, чтобы мне отрезали ногу.
– Вам придется примириться с тем, что я перестала быть девушкой и стала женщиной. Помните наш первый разговор?
– Примириться? – подумал я, поймав это слово.
– Да, надо примириться…
– Я не сержусь на вас, Клэр, – сказал я.
– Вас это не пугает? – продолжала Клэр.
– Нет, напротив.
Мы шли теперь вместе; я держал Клэр под руку; вокруг был снег, падавший крупными хлопьями.
– Запишите по-французски, – услышал я голос Клэр, и я секунду вспоминал, кто это говорит со мной. – Claire n’était plus vierge[23].
– Хорошо, – сказал я. – Claire n’était plus vierge.
Когда мы дошли до гостиницы Клэр, она проговорила:
– Моего мужа нет в городе. Моя сестра ночует у Юрочки. Мамы и папы тоже нет дома.
– Вы будете спокойно спать, Клэр.
Но
Клэр не была более девушкой (
