поднесенных к лицу. Кто-то впереди зажигает карманный фонарик.
– Откуда?
– От Сочи.
– Иди прямо.
В глаза лезут ветки деревьев. Иду, закрыв ладонью лицо. Прямо во мраке, как вход в другой мир, открывается дверь в небольшую избу. Да не изба – только три на три комната, с телевизором да диваном. На полу настелены одеяла, наглухо закрыто окно, тумбочка – что-то вроде стола. На ней огромный таз жареной рыбы с ломтями хлеба. Сидят перед телевизором трое бойцов.
– Курить – на улицу! – отправляет один другого к дверям. – Я Хомяк, – встает он мне навстречу. – Это Кеша со Щукой. – Он пододвигает мне рыбу: – Бери, ешь. После поговорим…
У рыбы особый невыносимый речной вкус, какой я забыл в последние двадцать лет, покинув деревню. Наловлена местными рыбаками в ставке – небольшом озере. Ходили здесь с удочками, пока не встретились с Синим.
– Много тут ловите? – сразу по делу спросил командир.
– Сетей, вишь, нема… – развели те руками.
Синий приволок из деревни сто метров сетей. Теперь каждый день свежая рыба – хоть жарь, хоть парь.
Раздевшись до пояса, сидит он на деревянном полу – зеленый командир группы, всего четверть века истоптавший травы. «Парень – огонь!» – оценил его душу Японец.
– Почему «Синий»? – спрашиваю я у него. – Пьяный, что ли?
– Да вроде не пью… Но лет пять так зовут, – снимает он берцы.
Прошлой ночью избушку бомбили из минометов укропы. Клали в десяти метрах по навесной. Эти живут тут полмесяца, привыкли, что здесь край земли; днем загорали на солнце и спать ложились в трусах. Вот и под минометами выскакивали из избушки в трусах. Отсиделись в окопах, переждали весь минопад, и нынче что-то никто не спешит раздеваться.
– Теперь только одетым… – залезает в спальник Хомяк. – А ты колбасу-то на гвоздик подвесь, – показывает он мне в потолок. – Мыши упрут. У Шайтана-то вашего в первую ночь унесли. Тожь на столе оставил.
Ночью во всех стенах избушки скребутся мыши. Ночью, как обещал Шайтан, мне снится вой Цербера. Тоскливый, распевный вой голодных собачьих ртов, за избой Синего, на самом краю земли…
– Летят! – распахивает дверь часовой и с маху ударяет по выключателю.
В толкучке (погашена лампа) прыгаем мы в синий провал двери. Откуда-то из темноты бьет по украинским позициям танк. А с тех позиций швыряют по нам летучие мины. Они хорошо свистят в тишине, но падают не на нас, в какой-то дали. А мы сидим в окопах, гадая, когда будет наша. Свою пулю ты не услышишь, а свою мину услышать можно.
Прошла артдуэль, а мы еще ждем по окопам.
– Сколь время? – слышно кого-то.
– Полтретьего.
– Ничего не будет, – точно говорю я. – Чеченцы так же: до двух стреляют, после отбой. Тоже люди, спать хотят. Или рано утром приходят.
Кончилась ночь.
Я сижу у воды на деревянных настилах пристани,
