стал лионцем. Много лет он воспитывал меня в городе своей славы. Иезуитский коллеж, где я учился, переименовали в коллеж имени Жана Мулена[2]. На торжественной церемонии в школьном дворе нам зачитали речь Андре Мальро, которую он произнес в Пантеоне. Помню, в тот день шел дождь. Вечером отец сказал мне:
– Я хорошо его знал.
И только. Больше он не захотел ничего рассказывать о погибшем герое.
А в другой день назвал имя Клауса Барби[3]:
– Я хорошо его знал.
И только. Я никогда его не расспрашивал.
– Ты убивал фрицев, как Бельмондо?
Он засмеялся. Сказал, что на настоящей войне все сложнее, чем в кино. Сегодня убиваешь одних, а завтра, может, уже других. И надо быть осторожным со словами «свои» и «враги», потому что история написана победителями. Не стоит, твердил он мне, верить книгам, фильмам и газетам. Ему ли, моему отцу, не знать!
– Мне ли не знать!
Это его любимая фраза. «Мне ли не знать!» – твердил он всем: домашним, знакомым, даже и незнакомым посреди улицы, – всегда и по любому поводу.
А то говаривал:
– Я прожил несколько жизней, пережил несколько войн.
Это было еще туманнее. Если я спрашивал, какие это жизни и какие войны, он только улыбался:
– Когда-нибудь я тебе всё объясню.
Рассказывая мне по вечерам о своих подвигах, отец за мной наблюдал. Ловил мою реакцию: вот тут я слушал с гордостью, а тут – со страхом. Я узнал от него, как сначала они с друзьями срывали или замазывали указатели на вражеском языке. Потом взорвали в Лионе гранатой кинотеатр для немецких солдат. Как расстреляли из автомата автомобиль с офицером на улице Республики и военный духовой оркестр в парковой беседке. Как открывали огонь по охранникам перед зданием гестапо, по «серым мышам» (так отец называл женщин в военной форме) и по патрульным после комендантского часа. Как выводили из строя электротрансформаторы, трамваи, поезда. Как неустанно вредили врагам везде, где те считали себя в безопасности. Закончив одну историю, он обещал продолжение в следующий раз. И каждый вечер я ждал.
Однажды он спросил, говорили ли мне бабушка с дедушкой о том, что он делал во время войны. Я ответил: да. Дедушка однажды сказал, еще давно. Вернее, пробурчал, глядя в сторону, как делают взрослые, когда не хотят морочить голову детям.
– Он сказал, что ты был не на той стороне.
Отец так побледнел, что я сразу понял: не надо было ему говорить.
– Что-что? Что он сказал?
Я повторил и прибавил:
– Он видел тебя на площади Белькур одетым как немец.
Сказать, что дед обозвал меня сыном негодяя, я не посмел.
Отец взбесился. Он орал, что дед с крестной врут. И больше он к ним ни ногой, никаких четвергов! Заставил мать поклясться, что и она не будет к ним ходить, никогда!
– Но это как-никак твои родители! – заикнулась она.
– Сволочи, вот они кто! – взревел отец.
Я и правда больше
Жан Мулен (1899–1943) – один из руководителей французского Сопротивления. Его собственноручно пытал и замучил до смерти Клаус Барби.
Клаус Барби (1913–1991) – нацистский преступник, шеф гестапо города Лиона, известный зверской жестокостью. Он лично пытал многих героев Сопротивления, отдавал приказы о расстрелах и депортациях, в том числе депортации детей Изьё. После войны Барби сначала был агентом американской тайной службы, затем эмигрировал в Боливию, жил там под именем Клауса Альтмана. В 1980–1981 гг. был советником по безопасности боливийского диктатора Луиса Гарсиа Месы. Барби был несколько раз (в 1947, 1952 и 1954 г.) заочно приговорен во Франции к смертной казни. Французские журналисты Серж и Беата Кларсфельд нашли его в Боливии еще в начале 1970-х гг., однако добиться его выдачи Франции удалось только в 1983 г. Процесс проходил в Лионе с мая по июль 1987 г. Барби был приговорен к пожизненному заключению. Сорж Шаландон присутствовал на процессе и писал репортажи о нем для газеты «Либерасьон».
