впитывая моё оцепенение.
Только что с тренировки. ОН, МАТЬ ЕГО, бегал! Был на грёбаной пробежке, пока меня намеревались снова загнать в подвал для новой серии изощрённых издевательств!
Я не сдержалась и выругалась так грязно, что почувствовала во рту и на губах отвратительный вкус мыла, с которым в детстве отец мыл мне рот за подобное.
Как затравленный долгой погоней зверёк, через плечо бросаю на Уолтера осторожный взгляд, а когда он смотрит на меня в ответ, то в его голубых глазах непоколебимое хладнокровие, но вот в расширенных зрачках сквозит кровожадность, и оттуда она пугает ещё больше. Охранник кажется нервным. Его рот открывается, будто он хочет что-то сказать, но тут же закрывается – губы сжимаются добела.
Никто больше не произносит ни слова.
Кроме него. ОН улыбается обезоруживающе, демонстрируя ямочки на щеках, полотенцем стирает пот со лба, промокая им шею, и вкрадчиво уточняет:
– Ты куда-то собралась?
Я сглатываю комок в горле, пытаясь выдержать его прямой взгляд; моя нервная система перегружена, мысли хаотично носятся в голове, сердце гулко бьёт в грудину, замирает на секунду и опять частит.
Запрещаю себе думать об Уолтере. О том, что он теперь со мной сделает. Всё то, что он творил со мной вчера – сегодня мне покажется лишь детской забавой.
Воспоминания об испытанной боли заставили меня поморщиться. От долгого стояния на твёрдом полу она вонзалась в колени (длинная футболка никак не скрывала синяки на них), но поменять позу, чтобы облегчить своё состояние мне было не позволено. Я стояла на четвереньках, а он порол меня, поддерживая чётко заданный и только ему известный ритм, выделяя сильные доли и акценты надсадными криками, срывавшимися с моих искусанных губ.
Однако, получается, что терять уже нечего. Я и так буду наказана за попытку побега.
В таком случае, можно попробовать сделать так, чтобы оно того стоило.
Покрепче сжимая бритву в руке, отступаю на шаг и в сторону, так, чтобы разом видеть всех присутствующих: моё внимание рикошетит от одного к другому, захватывает десятки кадров, сотни моментов.
– Послушай, не знаю и не желаю знать, в чём виноват мой отец, но я хочу вернуться домой.
Мои щёки теплеют от прилива крови. На удивление, мой голос звучит спокойно и почти не дрожит. Выпрямляю спину практически до хруста, задравши подбородок, рискую посмотреть на Уолтера и, игнорируя его взгляд с прищуром, жестом указываю ему на бритву: мол, ещё побарахтаемся.
Эта напускная бравада – всё, на что я способна, дабы не сжаться в трясущийся комочек:
– Если это поможет, то я могу извинится за него перед тобой.
Чувствую, как глаза жгут слёзы, и презираю себя за секундное проявление слабости. Невыносимо, что я слишком слаба, чтобы прикончить каждого мужика в этом доме, считающих меня разменной чёртовой куклой, которую можно драть, сколько угодно и кому из них вздумается.
– …
Вместо
