этого пропащего дома – на воздух! В баню, в пивную, на помойку – куда угодно. Благо, уже подрагивает от нетерпения умчать нас в край тайных, запретных для всех этих людей наслаждений Антошкин автомобиль – рвущий глаз своей ослепительной, сияющей чернотой, весь дымящийся этим темным блеском, как наведенное на солнце затемненное стекло.
Шофер Лешка открыл заднюю дверцу, Антон подтолкнул меня – двигайся. И сел рядом. Это что-то новенькое, раньше он, как наш папенька, всегда садился с шофером. Я усмехнулся. Антон заметил, понял, подмигнул:
– Влияние Запада – не так демократично, зато можно сосредоточиться. И вообще – солиднее…
Солиднее так солиднее. Раньше в цене была идейная одержимость, теперь выше и надежнее добродетель солидности. Это какой-то малоисследованный феномен революционного сознания – в кратчайший срок все наши горлопаны-ниспровергатели становятся самыми замшелыми несокрушимыми консерваторами, перед которыми английские тори выглядят легкомысленными прожектерами, разгильдяями и шалапутами.
– Как с книжкой твоей? – спросил Антон.
– Никак. Врут все время что-то, мозги пудрят. Волынят. Теперь, говорят, бумаги нет…
– С бумагой действительно трудно сейчас. Финны нам не хотят продавать…
– Ну конечно! У нас же – в отличие от финнов – страна безлесная! Где нам свою бумагу иметь!..
– Это не вопрос, – засмеялся Антон. – Есть такой анекдот про то, как помер один руководитель. Ему в чистилище говорят: у нас два ада – капиталистический и социалистический. Куда хочешь? Он без размышлений – в социалистический. Те удивились, а он поясняет – дурачье, раз ад социалистический, значит там с котлами да сковородками обязательно перебои будут – то уголек не подвезут, то смола кончится, то черти запьют…
Шофер Алешка только заржал, восхищенно замотал головой:
– Это точно, запьют у нас черти… У нас без того нельзя!..
Антон кивнул на него:
– Слышь глас народа?
– Распустили вас, – сказал я папанькиным голосом. – Хрущевские дети!
Раскаленным черным камнем пролетела машина через город, выскочила на набережную против серой ячеистой громады Допра и свернула в ворота бассейна.
Я подтолкнул локтем Антона и, показав глазами на Допр, спросил:
– Купаясь тут, вы никогда не думаете о судьбе жильцов этого дома?
Антон оценивающе прищурился на вломленный в останки замоскворецких церквей конструктивистский изыск на четыреста квартир, поцокал с сомнением языком и круто отрубил:
– Этого больше никогда не будет…
– Да-а? – ехидно протянул я. – Это тебе где такую гарантию выдали?
– Нынешняя жизнь такую гарантию дает, никто из начальства больше рисковать не захочет. Уж больно карающий меч шустрым оказался. Как косилка…
Этот
