спросил себя: – Что делать и вспомнил как их дедушка делал отрезание связей и защиту огнем и зеркалами. Вспомнил и сразу стал знать, что нужно делать и стал аккуратно все это повторять. Сделав, он стукнул ногой утвердительно и грозно как дед-прапрапредок провозгласил:
– Ты ничего не получишь! Верни, все что взял!!!
Сказал и увидел, как противный дядька, запищав как мокрица, на которую наступили ногой, быстро убегает по коридорам, бросив маму в недоумении.
– Мет! Ты что стучишь? – раздался голос мамы.
Мет всплыл от лунной тропы, распахнул глаза и увидел на лице мамы улыбку и как ее глаза снрова светятся снова радостью и весельем.
– Да вы тут уже спите моя малышня! Да, сейчас быстро стало темнеть. – воскликнула мама и стала их тискать с переднего сиденья под бока, а они только радостно смеялись, увертываясь от нее в ответ, и притворно хватали ее с заднего сидения за одежду. Так они и приехали домой, смеясь всей семьей и играя.
Дома Вари сказала, что подсмотрела, что он делал, пройдя на тропинке Мета и попросила его не смотреть на причины противного дядьки сделавшие того гаденько несчастным, но Мет конечно уже в кровати, сходил через этого противного дядьку в его прошлое и увидел там страшное. Отчим бьет его маму на кухне обухом топорика по голове. Она падает, а дядька-мальчик от ужаса теряет сознание и падает под стол, за которым он упоенно рисовал свою маму с цветами в руках. Отчим потом соврал приехавшим врачам, что это его мама спьяну уронила его, а падая, разбила и себе сама голову. Отчима вызывала полиция, но он и там врал, а потом сбежал от них, украв деньги и вещи. С тех пор красивые картины и людей, умеющих красиво рисовать их, ненавидел, каменея от боли и одновременно болезненно жаждал насладится красотой их работ, но только для себя.
Он в припадке опустошенности ненавидел и выпивал из этих людей их прекрасный дар творческого полета в горний мир идей. Он ненавидел их и пил, пока ему не становилось спокойно. Пока его не отпускало из тисков ужаса сцен из детства, которые он никогда не мог забыть ни на день. Его мало интересовало, что потом случалось с этими людьми, а он после таких припадков, насытившись, долго пребывал в благожелательном состоянии и мог даже сделать пару профессиональных картин, в основном об адских ужасах и истязаниях невинных в крови с сексуальными извращениями. Это помогало ему переживать свою неспособность к нормальной человеческой семейной жизни. Он считал, что люди хуже и гаже его. Это помогало немного временно. Имея опыт «семейной жизни» его отца и матери, он пугался до дрожи и леденящих спазмов, обычной семейной жизни и подменяя ее, себе казался выше всей этой пошлости и кривляния жалких недалеких людишек неспособных к сложному и изящному. Пытался, но не никогда избавлялся от своего ужаса до конца и тот снова и снова прорастал в нем все более сильными разрывающими его душу переживаниями. Выпивая энергию людей, ему удавалось как-то срастить куски души в целое, но его
