неожиданно нашелся кот. Он обнаружился прямо посреди кухни, где спокойно и с достоинством ждал свою пайку.
– Ты где был, разбойник? – спросила я его.
«Мя», – презрительно ответил кот, что в переводе со звериного означало: «Тебе не постичь».
Кот аппетита нисколько не потерял и сожрал не только свой вискас, но и остатки собачьей каши.
– Это ты брось, – сказала я, повернувшись и заметив опустевшую миску. – Теперь ты не один здесь хозяин, понял? Это не твоя миска, это миска Эли. Пойдем, будем знакомиться.
Я подхватила кота под пушистое брюхо и понесла в комнату.
«Муууау», – угрожающе прорычал кот, поставленный перед носом собаки.
Эля вежливо отводила взгляд и нервно сглатывала. Она явно не была готова к серьезному разговору с хозяином дома.
«Муууау», – повторил кот, хлестнув себя хвостом по боку.
По всей видимости, он требовал ответа на вопрос: «какого черта тебя сюда принесло?».
Эля не выдержала психологического давления и встала, чтобы покинуть незаконно занятую жилплощадь. Свалить всю вину на людей, которые силой приволокли ее сюда, она не смогла, ей не позволила врожденная вежливость.
Я погрозила коту пальцем:
– Но-но, нашелся тут диктатор. Чтобы не обижал Элю, понятно! А то у меня тряпка есть, ты помнишь? И брызгалка!
Я показала коту тряпку и распылитель с водой. Они всегда находились под рукой, потому что только это средство помогало усмирить в коте его львиную натуру. Раз по пять в день кот воображал себя охотником и нападал на пробегающую дичь, то есть на ноги. Нападал он всерьез и дрался без пощады, до появления первой крови жертвы. Он бы, может, и дальше продолжал борьбу – до полного ее, жертвы, издыхания, но, как правило, после появления первой крови его настигал холодный водяной душ из распылителя или хлопок тряпкой по заднице. Кот нехотя оставлял поле битвы и удалялся в укрытие кашлять и зализывать моральный урон.
Кот взглянул на распылитель, содрогнулся вздыбленной шерстью и боком удрал на батарею. А я принялась успокаивающе поглаживать собаку и думать.
Мне пора было идти на работу. Как их оставить вместе? Похоже, что Эля не ест кошек, но вот насчет кота меня терзали сомнения.
Я взяла одной рукой Элю за ошейник, другой подхватила с пола одеяло, и мы пошли стучаться в комнату сына.
В седьмом часу утра ребенок был неприветлив и дезориентирован. Он никак не мог понять, какую собаку, где и почему он должен охранять от кота до моего прихода, и поэтому говорил громко и рассерженно. Эля, только что пережившая разговор с котом, окончательно потеряла присутствие духа, подобралась, поджала хвост под живот и опять стала похожа на паука с четырьмя лапами. Я решительно положила возле стены одеяло и посадила на него собаку.
– Если с ней что-нибудь случится, я сама поеду в приют, закроюсь в вольере и помру от воспаления
