кулаки в бессильной ярости – да, могли, но не увидели, не предотвратили, не успели…
Но нам будет тысячекратно горше! Потому что мы-то решили что и «сможем», и «увидим», и «предотвратим» – а вместо этого…
Ну не смогу я потрошить вместе с Корфом и Каретниковым эту шкатулку Пандоры – и не терзаться в сомнениях: «Что за демонов мы напускаем на эту Россию, на этот мир, на это человечество?»
Впрочем, возможно, не всё так плохо и прав забытый мною фантаст – время обладает огромной «упругостью», способной поглотить любые посторонние воздействия. Что ж, тогда мои терзания – лишь бред, плод мании величия пополам с манией преследования.
И всё же – не могу. Такие мысли способны свести с ума вернее любого наркотика; так что поездка в Африку является, по сути, эскапизмом, жалкой попыткой бегства от действительности, от непрошеной ответственности.
Вот ведь ирония – всю жизнь я, так или иначе, занимался именно эскапизмом. А как ещё назвать увлечение фантастикой, ролевыми играми, исторической реконструкцией и в итоге – псевдо-исторической публицистикой и «попаданством»? Так что, можно считать, что я пришёл к закономерному итогу – загримированная удобным словом «хобби», тяга к бегству от реальной жизни, приобрела рельефные и осязаемые формы. Остаётся оправдание для себя самого – а что, если в конце этого пути и в самом деле найдётся способ восстановить портал? А хочу ли я этого? Снова таскать предкам не выстраданные ими, не выдавленные по капле из природы знания? Подкидывать чужие решения, давать непрошенные советы – зная, что они будут приняты с радостью и без оттенка сомнения? Или – хлопнуть дверью, уйти, предоставив этот мир самому себе – и отравленным всходам, которые вот-вот даст наш посев? Пароход неторопливо карабкается с волны на волну. Мраморное море встретило нас крутой зыбью; Антип уже третий раз приходит звать «барина» в каюту, подальше от стылых мартовских ветров, а я всё стою, вцепившись в леер и смотрю вдаль, в туманную мглу…
В один из последних мартовских дней 1887-го года от Рождества Христова, в четверг, поздно вечером (скорее, даже ночью), в умывальной комнате Морского Училища, – той, что на втором этаже, рядом с ротными комнатами пятой и шестой рот, – состоялось тайное собрание пятой роты. Присутствовали не все – в умывальню явилось, дай Бог, половина кадетов; остальные, как и положено, сладко спали. Стрелки часов давно переползли за полночь, а так что собравшимся, застань их здесь один из офицеров-воспитателей, грозили теперь дисциплинарные взыскания – не очень, впрочем, серьезные. Воспитанники старших рот, именовавшиеся не кадетами, а гардемаринами, проводили ночные собрания в фехтовальном зале; там же изредка случались и дуэли. Проходили они на учебных эспадронах со снятыми пуантаре[14] и заканчивались, как правило, ссадинами и легкими рубцами; выяснять отношения на кулачках
