где обычно собирались люди отца, лежала карта. Я посмотрела на неё, попыталась запомнить расположение фигурок. Те казались хаотично расставленными на нескольких землях, причем нам не принадлежащих.
Я двинулась дальше, к письменному столу. Отец хранил бумаги в строгости, не допускал хаоса, и сейчас я легко ориентировалась в переписках и отчетах. Картинка складывалась странная.
– Я могу ошибаться, но, кажется… это твой отец планирует наступление, – сообщила я Алексису той же ночью, когда мы встретились за яблоневыми деревьями.
Я рассказала, что увидела в многочисленных записях. Опасения, намеки, открытые предостережения. Да и по карте сходилось: земли, на которых стояли фигурки, граничили с нашими, а значит, войска Коэрли могли занимать их, намереваясь атаковать нас.
Я говорила негромко и не смотрела в глаза Алексису.
– Бред! – возмутился тот, выслушав до конца. – Он не стал бы! Он ведь сам отдал меня, чтобы заключить перемирие, и если первым нарушит договор, то…
Мужчина замолчал, будто его горло перехватило спазмом.
В случае срыва соглашения ему грозила смерть. Его жизнь имела смысл, пока наших родителей сдерживал договор. Алексис выступал гарантом того, что Коэрли-старший не нападет первым.
– А если он специально отдал тебя, чтобы задурить моему папе мозги и атаковать исподтишка? – спросила я всё так же тихо.
– Он не стал бы… – повторил мужчина обреченно.
Клянусь, сегодня я впервые прочитала на его лице какие-то эмоции. Боль, непонимание, неверие.
Что ж, мой собственный отец хоть и отдает меня замуж как племенную кобылу, но хотя бы не разменивается мною в своих грязных военных стратегиях.
У Демида Коэрли, отца Алексиса, ещё трое сыновей – и, по всей видимости, он посчитал себя настолько всесильным, что сдал младшего как невыгодную игральную карту.
Я поежилась.
– Послушай… – внезапно мне захотелось как-то успокоить Алексиса.
Нелепое чувство запылало в груди. Обида за человека, который был мне никем (а мог стать худшим моим кошмаром, после нашего замужества).
Но он не позволил даже ладонью коснуться плеча – резко отстранился, губы его были плотно сжаты, как всегда, когда он душил в себе негодование.
– Всё нормально. Возможно, ты ошиблась.
– Возможно, – не стала отрицать я, хотя записи были вполне однозначными. – Я рассказала тебе лишь то, что увидела сама.
– Мне надо тренироваться, – мужчина сжал палку, желваки его были напряжены, и кадык дернулся. – Не переживай, моё обещание в силе. Если мы поженимся, я гарантирую тебе свободу.
Если…
Мы распрощались, и я вернулась к себе в спальню.
Но на душе скреблась тревога. Я выглядывала в окно, всё надеясь рассмотреть темную фигуру Алексиса, что возвращается домой. Но до самого рассвета он так и не появился.
Неужели тренировался
