терёх.Мы – твои исполатники. Что захоти́шь,
исполним. Что скажешь, сотрем в порошок —
синий, красный, желтый… Подпольную мышь
петь заставим тебе, Бельведерский горшок.
А заиконную мышь, ту, что в заиках сидит,
говорить научим и хвостом рисовать
сильные, строгие брови, энергический вид,
в бога отца и сына и душу мать!
Нужен тебе стишок, нужен тебе дружок.
Первый – вот. А второго ищи-свищи.
Выпей четвертую, пятую, посмотри на слепой снежок,
послушай, как ветер дует во все свищи…»
Серая мысль становится белой, ручной,
лабораторной, привычной к току, к игле,
и лежит, выполняя долг, побеждая гной,
на блестящем, чистом как спирт, столе.
«Родион ты Романович, Родя, родненький…»
Родион ты Романович, Родя, родненький,
первый консул ты всех Петроградских старух,
хоть бы ты нас коснулся своим топориком,
даже если не лезвием – подойдет и обух!
Мы поедем в Обухово на покойницком,
нам карету тележную подадут
прямо к самой платформе и на просторное
богадельное кладбище отвезут.
А Порфирью Петровичу, этой крови Пилатовой,
мы покажем по кукишу из кости́,
дурачок ты, Романович, но талантливый,
а ему, белоглазому, не простим.
Ходит воздух копеечный по Столярному,
и не ходит, а мается на углу.
Загибается за́ угол бабья армия —
спозаранку до полночи припадать к топору.
«Дури, дури, дурак нечаянный…»
Дури, дури, дурак нечаянный,
побольше эр, побольше жи,
побольше желтого отчаянья,
и разной разноцветной лжи,
как жили-были, были битыми,
как сами били в кровь и пыль,
как после стали копролитами
и сверху зашумел ковыль,
как выросли потом огромными
цветами, желтыми как месть,
Петровичами и Петровнами,
царевичами, королёвнами,
сапожничами и портнёвнами…
И вот, стоят, качаются все вместе.
«Вера Никон из фотоателье…»
Вера Никон из фотоателье
на шестой станции отирает
его лицо светочувствительным
полотном, и как из лейки свет и
пот становятся вывеской Веры.
Человек с ворохом Т-образных
рубашек подбегает к Форресту
Гампу и отдает ему одну —
вытереть лицо от грязи, а тот
размазывает по рубашке:)
Трехметровый пятый номер Хесус
Эсперанца стирает серебро
с черного лица белым убрусом
и делает трехочковый во имя
отца, сына и командного духа.
«как часть природы я сказать…»
как часть природы я сказать
не знаю что тебе
играет ветер на губе
играет диззи на трубе
играет
