я вас сначала нарисую?
И, не дожидаясь ответа, достала из рюкзака на пуговице блокнотик и карандаш.
– Ну хорошо, нарисуй. С книжкой успеется. Так ты хочешь стать художником?
Луша не ответила и начала ловко рисовать, бросая быстрые взгляды на Ларису Семеновну, которая непонятно почему оробела и оттого немного дурачилась, торжественно и театрально гримасничая, на что Луша не обращала внимания и даже ни разу не улыбнулась.
– Ты левша? – вдруг спросила Лариса Семеновна тихо и сочувственно.
Луша смутилась и так повернула левую руку, чтобы Лариса Семеновна не увидела шрама.
– Иногда. Но в школе нет. А пишу я уже правой – переучилась, и хорошо пишу, – сказала поспешно и с гордостью.
– И как же тебе удалось переучиться?
И так, пока рисовала, Луша, сама не заметив, рассказала Ларисе Семеновне как ее переучивали из левшей…
До самого первого класса родители не замечали, что Лушка – левша. Да и как тут заметишь? Мать с отцом всю неделю на работе, а она в деткомбинате на пятидневке, дома только на выходных, а на субботу и воскресенье у матери то стирки накопилось, то на рынок поехала, то в очередях, а у отца то сверхурочные, то «рыбалка с мужиками». А ела Лушка почему-то правой, как все.
Воспитательница на пятидневке Алл Георгиевна (самая лучшая!) никогда ее за леворукость не ругала, и поэтому Лушка понятия не имела, что она дефективная, а узнала это только от Клары Петровны, когда пошла в первый класс. Там все и обнаружилось в первый же день: правой получалось ужас что, а левой – как у всех.
В школе больше всего тосковала Лушка по Алл Георгиевне. Молодая, веселая, только что из института, большая выдумщица, она рассказывала интересные истории. Особенно хороши была истории про доктора Гулливера, который попал в страну к маленьким человечкам, а еще про Робинзона, который сбежал из дома на корабле и оказался на совершенно пустом острове, без людей, как пионерский лагерь после третьей смены. Вот все это Лушка и рисовала, мечтая когда-нибудь тоже уплыть далеко-далеко. Алл Георгиевна Лушкины рисунки любила и прикнопливала их на стенку, чтобы все видели.
– И ты не побоялась бы жить на необитаемом острове одна? – вдруг спросила Лариса Семеновна.
– А что там страшного? – ответила Лушка, не поднимая головы. – Я в «Клубе кинопутешественников» такие острова видела. Море, песочек, пальмы с ананасами, бананы, и никто не мешает. И никакой школы. Главное, чтобы была пресная вода. Нет, необитаемый остров Лушку бы совершенно не испугал.
Так вот, когда обнаружился Лушкин дефект, мамку вызвали в школу. И они стояли вместе посередине кабинета директора, как на картине «Допрос коммунистов», что и сейчас висит в актовом зале. Стоя с опущенной головой, Лушка старалась не наступить на солнечного зайчика на паркете, и ей казалось, что были они там втроем: она, мамка и солнечный зайчик. Мамка страшно волновалась и все поправляла и поправляла свои немытые волосы, засовывая их под прозрачный платок. Поднимая руку, она невольно показывала пятно на локте «хорошего» платья, которое к тому же, оказывается, слегка разошлось в подмышке по шву, но мамка этого
