крутились в голове, как в очень медленно поворачиваемом детском калейдоскопе.
Мёд теперь всегда будет мне ненавистен. Он первым мне рассказал, вестникам беды правильно рубили в старину головы. Только вот у мёда и головы-то нету.
Куда всё-таки ходила в тот вечер Наташа? Этот вопрос, который мы с Гунькой то и дело друг другу задавали, покуда оставался без ответа. Отчего это кажется нам таким важным?
Хорошо, что Миша все ж со мною побыл. Да, мудрено было нам не обрадоваться друг дружке. Все мы теперь видимся реже. Оно и понятно, дел-то всё больше. Разве что Ник с Романом встречаются постоянно, но так ведь то не роскоши общения ради. А у Миши дела иные совсем, без разведки, контрразведки и уж наверное без картбланшей.
Сколько ж мы не видались? Месяцев пять, а то и боле. Мишка, Мишка… Никуда не делась прежняя его скромность, а между тем манера становится такой же весомо властной, как у Ника. Посчастливится же кому-то… Вот только кому?
Пора бы, между тем. Тридцать лет. О нескольких его историях я наслышана, да только всё кончилось ничем. Что это? Просто легкомыслие, или всё еще не избыты тени давнего трогательного эпизода? Только я, впрочем, могу это подозревать, больше никто и не знает. Но ведь Мише было едва двадцать, может ли взрослый мужчина оставаться настолько романтичен? С Миши станется. К сожалению, в этом мне его проще заподозрить, чем в легкомыслии.
Резкая трель звонка заставила меня содрогнуться вновь. Это не домашний телефон и не карманник, тут не спутаешь: дверного звонка родители тоже не меняли с моих юных времен. И звучит он, надо сказать, препротивно.
Я кое-как и не враз попала неловкими ступнями в домашние туфельки. Кто же это? Решительно некому быть.
Звонок повторился. Я хотела было поглядеть на нежданного гостя через экран, но поленилась его включать. Без того прошло не меньше пяти минут, как я, собравшись с силами, отворила, наконец, дверь.
И дверной проем явил моему взору миниатюрную особу, похожую на фабрики Фердинанда Састрака матового фарфора куколку mignonnette. (Мне одна такая досталась в детстве от бабки, чудом сохранившаяся). Светлые как льдинки глаза. Льняные, почти бесцветные волосы, без церемоний стянутые на затылке в узел. Точеное личико с нежным холодным румянцем редкого аглицкого тона. Фигурка, также точеная, на сей раз скрывала свое совершенство в охотничьем костюме из серой замши, тем паче куртка была на размер больше необходимого. Половину личика, впрочем, тоже только что скрывали зажатые в руке огромные очки-гелиофобы, несказанно уместные в хмурый облачный день. А вот сумочки в руках при подобном наряде, конечно, не было, за спиной виднелся маленький замшевый же сидор. Особе при первом, как и при втором взгляде нельзя было дать более пятнадцати лет, при наличествующих двадцати пяти.
– Я… я не невовремя? Я, по правде говоря, тайком. Я не могла не приехать.
– Добрый день. – Я улыбнулась, вдруг почувствовав
