style="font-size:15px;"> Асин ненадолго задумалась. Она уже рылась в товарах, которые вез на Второй папа, чтобы продать в щедрые руки или отдать – в хорошие. В мешке, одна на другой, лежали безделушки: и украшения на шею и руки, и колокольчики на палках, и гладкие холодные птицы с дырявыми головами (из них то ли наливали, то ли насыпали что-то). Там, в глубине, под деревянной шкатулкой с поцарапанной крышкой и большими стеклянными шарами, рядом с тетрадью в толстой кожаной обложке лежали слипшиеся деревянные рыбки с яркими плавниками – отец делал и красил их сам. А рядом с ними – собранная из часовых механизмов птаха, небольшая – легко на ладонь ложилась, – красивая и, как казалось Асин, очень грустная. Вспомнив о птице, Асин приняла решение.
Птица томилась в своей холщовой клетке, лежала на боку и молчала. А когда Асин нашла ее среди остальных, как говорил папа, блестяшек и спрятала в нагрудный карман платья, расшитый белым кружевом, та задорно щелкнула. Довольная подарком, Асин понеслась обратно к папе и, встав рядом, принялась гладить спящую птицу. Отец лишь усмехнулся. Видимо, догадывался, что Асин хотела выбрать другое. Вытянутое, с пестрой сине-серой спиной. Совсем как…
– КИТЫ!
Возглас разрезал воздух, больно ударил по ушам. Асин заметила огромную фигуру, которая плыла – нет, летела, лениво помогая себе двумя вытянутыми плавниками, – за бортом. Асин вскрикнула, схватилась одной рукой за папу, а другой – за карман, где лежала беззащитная птичка: крохе наверняка было страшно, ведь раньше она не видела ничего, кроме своего мешка. Асин не могла оторвать взгляд от плавно движущегося силуэта. Она убирала от замерзшего лица волосы, глубоко вдыхала холодный воздух, и ей чудилось, будто она вот-вот упадет – плюхнется на палубу и больно ушибет попу. Кит, окутанный приятным мягким светом, плыл вверх, к облакам. А за ним показался еще один – чуть больше и медлительнее. Воздух наполнился чарующей песней, которую Асин впервые слышала так близко. И в этот момент судно тряхнуло.
– Все хорошо, птенчик.
Прозвище, которым звал ее отец, успокаивало. А вот то, что он, сжав почти до боли бледную ладошку, тянул Асин подальше, чтобы она не видела происходящее, а происходящее не видело ее, – наоборот. Она попыталась заговорить с папой – и не услышала собственный голос за множеством чужих, взрослых. Вокруг суетились люди. Асин ничего не понимала, пока кто-то не стащил потрепанную ткань с огромного железного устройства, похожего на длинную трубу на толстой ноге.
– Что это? – Асин дернула отца за рукав и уперлась пятками в дощатый пол.
Но ей никто не ответил. А затем посыпались резкие рваные слова, которые застревали у Асин в голове и били там в барабаны. «Гарпунная пушка», «стреляй» и «другой давай». «Мы перевернемся, урод», «ниже, ниже» и «в сердце бей».
Асин закричала. Она толкнула отца в бок, попыталась вырваться. Быть может,
